Читать интересную книгу Евангелие от Сатаны - Патрик Грэхам

171

Мария Паркс и отец Карцо стоят рядом на старом кладбище монастыря Больцано. Здесь они только что нашли могилу затворницы. Надгробная плита поросла мхом, и надпись с нее уже стерлась. Только костыльный крест, тоже наполовину стертый временем, еще виден. Вот где августинки похоронили старую монахиню в один из дней февраля 1348 года. В тот день, когда Зверь вошел в монастырь.

Раздвинув куст дрока, Мария обнаруживает еще одну покрытую мхом плиту. Ощупывая пальцами неровности камня, она читает эпитафию, которую почти стерли время и мороз:

— Здесь покоится Томас Ландегаард, инквизитор провинций Арагон, Каталония, Прованс и Милан.

Значит, вот где похоронен человек, вместе с которым она провела несколько минут его жизни. Мария чувствует странную печаль, словно здесь похоронили частицу ее самой. Нет, словно инквизитор вспоминает об ужасных событиях того года. Она спрашивает себя: какими были последние мысли Ландегаарда в минуту, когда его мертвые охранники ломали дверь донжона? Думал ли он о монахинях из Понте-Леоне, которых распяли Воры Душ? Слышал ли в последний раз вопли похороненных заживо траппистов? Или думал о том запахе, таком волнующем и женственном, который коснулся его ноздрей, когда он просыпался на коне, вдыхая ледяной воздух Сервина? Глаза Марии заблестели от слез. Да, это о ней думал Ландегаард, когда призраки его собственных людей распарывали ему живот и он умирал. Как будто транс действительно перенес Марию в прошлое и она оставила в сердце инквизитора какое-то чувство. Это чувство не умерло. Оно не умрет никогда.

Мария отпускает куст, и стебли дрока ложатся на прежнее место. Она вытирает глаза. Ладонь Карцо сжимает ее плечо.

— Идем отсюда, Мария. Мы почти на месте.

172

Валентина открывает глаза в тот момент, когда диктофон воспроизводит последние слова Баллестры. Лицо Пацци остается бесстрастным, когда он слышит, как убийца закалывает архивиста кинжалом. Палец дивизионного комиссара нажимает на кнопку, и диктофон умолкает.

— Ты снова гадишь, Валентина.

— Извини, я не поняла.

— Я послал тебя в Ватикан обеспечить безопасность участников собора, а ты возвращаешься с историей о каких-то дурацких останках, средневековом евангелии и предполагаемом заговоре кардиналов.

— Ты еще забыл про убийства затворниц и ложь Церкви.

— А ты хороша! Блин! Вместо того чтобы вернуться домой, ты звонишь главному редактору «Коррьере делла Сера». И еще по своему мобильнику!

Печаль окутывает Валентину, словно облако.

— Вы забрали его труп?

— Трупа нет.

— Как это?

— И следов крови на тротуарах нет, и монахов на улицах тоже.

— А служащие отеля «Абруццы», перед которым Марио был убит? Они непременно должны были что-то увидеть.

— Их допросили. Они не видели ничего.

Тишина. Затем вопрос:

— А ты, Валентина?

— Что я?

— Что именно ты видела?

— Ты меня за дурочку принимаешь?

— Валентина, и ты и я — сыщики. Мы оба знаем, как это бывает. Ты застряла в потайном ходе под Ватиканом, у тебя поехала крыша, и ты вообразила себе залы, набитые сейфами, и убийц, переодетых монахами. Или я ошибаюсь?

Валентина вырывает у Пацци из рук диктофон Баллестры.

— А это, черт возьми? Я что, сама сделала эту запись на студии?

— Бред старика архивиста, страдавшего депрессией и алкоголизмом? Я уже представляю себе заголовки в газетах: «Сведение счетов в Ватикане. Прелат, исключенный из курии, придумывает несуществующий заговор, чтобы отомстить целой куче кардиналов». Очнись, Валентина. Без подтверждающих документов твоя запись стоит столько же, сколько реклама презервативов.

— Значит, как я понимаю, они выкрутятся. Похоронят папу, а потом повернут конклав так, чтобы выбрать главой Церкви одного из своих?

— А что ты думала? Что я пошлю на Ватикан полк парашютистов? Что я надену наручники на сотню кардиналов или запрещу им хоронить пану? Может, мне просто позвонить на авиабазу Латина и велеть им сбросить на базилику атомную бомбу?!

Пацци включает через пульт управления телевизор, который стоит в одном из отделений книжного шкафа. На экране появляется крупный план базилики. Голос ведущего сопровождает медленное перемещение еще одиннадцати камер, которые «РАИ Уно» — Первый канал итальянского телевидения — постоянно держит направленными на Ватикан. Журналист рассказывает, что папу только что похоронили и что в связи с тревожной ситуацией в христианском мире конклав начнется уже сейчас. Тесная толпа паломников на площади Святого Петра расступается, пропуская вереницу кардиналов, идущих в Сикстинскую капеллу. Ворота Ватикана закрываются за князьями Церкви, и крупный отряд швейцарских гвардейцев выстраивается вдоль решеток. Комментатор РАИ сообщает о своем удивлении миллионам слушающих его телезрителей всего мира. По его словам, Церковь еще никогда не спешила так выбрать папу. Все это выглядит еще более странным оттого, что пресс-служба Ватикана молчит и оттуда не просачивается никакая информация. Пацци выключает звук.

— Что я тебе говорила, Гвидо?! Ты видишь сам: они берут Ватикан под контроль!

— Кто «они»? Марсиане? Русские? Ты можешь назвать мне имена? У тебя есть доказательства — отпечатки пальцев, пробы ДНК или что угодно? Что-то, что я мог бы приобщить к делу, чтобы разбудить судью и получить у него ордер?

— А труп Баллестры?

— Труп Баллестры доказывает лишь одно.

— Что именно?

— Что Баллестра мертв.

— Гвидо, я прошу у тебя только одно — двадцать четыре часа, чтобы довести расследование до конца.

Пацци наливает себе виски, добавляет в него толченый лед, потом пристально смотрит в глаза Валентины и произносит:

— Отсрочку, о которой ты просишь, тебе дает конклав. Если он будет продолжаться три дня, у тебя будут три дня. Если он продолжится три часа, а похоже, что так и получится, у тебя будут три часа, ни на минуту больше.

— О, черт! Слишком мало времени, и ты об этом знаешь.

— Валентина! С той секунды, когда будет избран новый папа, ни один судья в Италии не подпишет мне никакой ордер, и у твоих кардиналов из братства Черного дыма больше не будет причин бояться нас. После избрания ты можешь проигрывать свою запись раз за разом на всех громкоговорителях Рима: им на это будет наплевать. Но до тех пор, если ты права, ты в смертельной опасности.

Жужжит телефон. Пацци снимает трубку. Звонит его секретарша и сообщает ему, что кто-то хочет с ним поговорить. Дивизионный комиссар спрашивает имя этого зануды — и, услышав ответ, замирает. Дверь открывается, и входит бледный мужчина среднего роста с пронзительным взглядом. Сзади посетителя стоят два великана-охранника в черных костюмах. Он подает Пацци связку документов из Госдепартамента Соединенных Штатов и из министерства юстиции Италии. Среди них — пропуск, который разрешает проводить расследование на всей территории полуострова. Пока Пацци знакомится с документами, этот человек с острым как у орла взглядом забирает диктофон Баллестры и протягивает Валентине свою холодную как лед руку.

— Синьора Грациано? Я Стюарт Кроссман, директор ФБР. Я прилетел из Денвера, и сейчас мне будет нужна ваша помощь, чтобы загнать в угол кардиналов из братства Черного дыма.

— Это все?

— Нет. Я также потерял связь с одним моим агентом — женщиной. Ее зовут Мария Паркс. Она одного с вами возраста, и улыбка у нее как у вас. И если мы не найдем ее в ближайшие часы, она умрет.

173

Карцо начинает спускаться по лестнице, которая ведет в подвалы крепости. В лестничной шахте темно. С ее дна поднимаются запахи плюща и селитры — дыхание времени.

Оказавшись у подножия лестницы, он взмахивает своим факелом, и пламя освещает пыльные стены. В этих подземельях Ландегаард когда-то нашел трупы августинок — тринадцать скелетов, которые скребли ногтями фундамент здания, пока не упали без сил.

Мария Паркс, спускаясь вслед за ним, вспоминает строки из предпоследнего письма Ландегаарда папе Клименту VI:

Я пишу «снова упали» потому, что все монахини были в саванах, словно их сначала похоронили в тех тринадцати могилах на кладбище, а потом они воскресли, но стали призраками и начали блуждать в этих местах, где нет света.

Мария садится на каменную скамью, которую ей указал отец Карцо, и закрывает глаза.

— Мария, слушайте меня внимательно, это очень важно. Сейчас я пошлю вас в вечер 11 февраля 1348 года, через тринадцать дней после смерти затворницы. Именно этим числом, как мы обнаружили, помечена последняя запись в реестре монастыря августинок в Больцано. Это несколько строк, которые торопливо набросала мать Изольда де Трент, их настоятельница. Она написала, что солнце садится и скоро существо, которое убило ее монахинь, снова проснется в мире мертвых. Что этому надо положить конец и что у нее нет выбора. Что она просит Бога простить ей то, что она собирается сделать, чтобы спастись от Зверя. Это все. Мы обшарили все кладбища и пересмотрели реестры всех остальных монашеских общин на десятки километров в радиусе. Никаких следов матери Изольды. Поэтому именно с ней мы сейчас должны вступить в контакт.