Семья и школа
♂
Вот так я зажил с того дня и у бабушки, и дома, и у Леночки. Но как мы жили я вам потом расскажу. Теперь же о главном – о школе.
Мне и раньше нравилась наша школа. Конечно до бабушкиной квартиры она уютом не дотягивала, но зато оставляла далеко позади вокзалы и квартиру мою собственную. В ней не было вредоносных бомжей и милиционеров. Если и появлялся человек в грозной фуражке, то это был наверняка просто чей-нибудь полезный отец, в крайнем случае это была Ольга Владимировна. Одним словом даже и раньше в перерывах между путешествиями в дальние страны в школе жилось – нормально. Теперь же я стал наблюдать у себя и вовсе какое-то неуклонное повышение интереса к моему источнику знаний.
Во-первых, конечно, Леночка. Находится с ней в школе было сказкой отдельною… Ещё на подходах к школе в первый же день меня чуть прихлопнул по крышке вопрос – а что если узнают все? Я едва не прошёл мимо школы… Попал я в её здание только потому, что успел принять твёрдое и безоговорочное решение: не узнает никто! Как это будет осуществлено на практике, при том что Леночкины уроки русского и литературы у нас были не то что каждый день, а по нескольку раз в день – я представлял пока слабо… Но решение было каменным – хоть под партой сиди, а не должен дрогнуть ни один мускул лица!.. Какие бы чувства не обуревали… (Чуть позже я спросил у Леночки: «Леночка, а если нас просекут?» «А, ну и что!», Леночка улыбнулась и, казалось, даже не заметила моего вопроса. Но я, несмотря на её «ну и что», решил держать намеченный мною верный курс). И вот на гребне такого решительного и бесповоротного настроя мне приходилось наблюдать с моей задней парты Леночку целыми часами. Не смея лишний раз шевельнутся, чтоб не привлечь постороннего внимания; держа на лице дежурное выражение глубокой задумчивости, чтоб у нечаянно обернувшегося и мысли не возникло проследить направление моего взгляда и (не дай Бог!) поймать его где-нибудь чуть повыше окончания Леночкиных ног...; стремительно превращая в бесплатный цирк любую угрозу провала и, тем не менее, иногда отчаиваться на номера, исполненные самого опасного риска... Это было мучение! И это было мучение, ради которого я надолго позабыл о своих дальних и ближних странствиях – я совсем перестал пропускать школу. И несмотря на то, что уроков Леночки у нас было больше, чем любых других уроков, мне казалось, что её уроки неоправданно коротки в сравнении с бесконечностью остальных уроков. Классный час же и классные пятиминутки вообще серьёзно не выглядели. Будь на тот момент моя воля, я, наверное, ввёл бы одноучительскую систему, как у нас было, кажется, в первом классе. Ведь нормально же было всё, я там даже читать научился и писать почти, зачем потом отменили – не знаю!..
Во-вторых, не сразу, конечно, но некоторое время спустя, я, благодаря Леночкиным титаническим усилиям, начал догадываться и о других целях существования школьного образовательного учреждения, кроме обогрева и содержания меня хоть в относительной чистоте. Первым снегом на голову, и не только мне, стали книги. Если существование школы я ещё хоть как-то понимал и поддерживал, то с книгами у меня не складывалось с детства и полностью – я читать не любил! Я любил, когда читала мне бабушка, но это было давно, ещё в садике. А потом ей, наверное, просто не удавалось меня поймать… И сколь сложно ехать на поезде с квадратными колёсами, столь же сложно было и мне продираться через чёрно-белые строчки, забывая к концу иного предложения, чем оно и начиналось… Я считал чтение занятием бросовым. Чего стоило Леночки заставить меня промычать первые десять страниц «Человека-амфибии», просто же и не передать! Брод рассказывал как-то про школу дебилов, как они там мычат. Так, наверное, Леночка со мной возилась ещё хлеще, чем возятся с этими дебилами! Она даже читала мне по второму разу то, что я только что прочитал, чтоб я улавливал смысл. И меня неожиданно вставило! Где-то в башке у моего поезда стали понемногу закругляться колёса и я (отчасти уже просто из жалости к изнемогающей Леночке!) стал мёртвой хваткой сам вцепляться в смысл предложений и целых рассказов. Библиотека же у Леночки была что надо… Когда я стал появляться на уроках с книгой (иногда даже на Леночкиных: и подозрений меньше и в самые сложные моменты отвлекает…) никто даже толком и внимания не обратил – явление действительно было из области фантастики: если даже и есть уже, то всё равно ещё не может быть. И только когда Граф (Юрий Евграфьевич – физик наш) остановился как-то возле меня, в задумчивости потирая подбородок и диктуя какие-то формулы, а потом замер с какой-то своей «силой тяжести», застрявшей на полуслове у него во рту, и произнёс ошалело «Бондарчук! Это что? “Идиот”?», а класс обернулся на меня и грохнул, а Граф обернулся к классу и объяснил им отличие названия классического произведения от названия, которого они после своего смеха заслуживают поголовно – вот тогда все решительно и подобалдели! А я вспомнил все Леночкины муки и отвернулся в окно… Но это было потом, а пока, уверившись, что книги несут в себе вполне конкретный, наполненный информацией смысл, я стал понемногу осваиваться в школьных предметах. И пусть знания мои были знаниями третьего, а где и второго класса, но это были уже настоящие знания – я был уверен в них. И уверенность эта крепла и перерастала в уверенность, что рано или поздно я сумею наверстать своих младших собратьев по парте.
А в-третьих, я попросту стал привыкать к школе. Теперь школа действительно напоминала мне «второй дом», как нам твердили не помню с какого класса, а не бесплатную привокзальную комнату отдыха. Леночка, кстати, как классный руководитель, проходила по этой классификации как «вторая мама», с чем я был уже не очень согласен – мамой она у меня была первою! Особенно после того, как она показала мне свой животик и сказала, что родит мне братика… Ну да об этом она сама лучше расскажет. В общем, в школе мне зажилось!
Бывало и весело. Вот сижу как-то раз на уроке у Леночки. Читаю «Каштанку», потому что дважды уже был застигнут тёзкой Корешком за созерцанием чего-то далёкого, но очень близкого к Леночкиным грудкам. Корешок, зараза, сидит прямо передо мной, является лучшим моим другом и вертится, как недострелённый. С «Каштанкой» удаётся немного забыться. И тут подходит Леночка и, не переставая диктовать предложение, кладёт мне на парту развёрнутую тонюсенькую книжку, указывая пальчиком нужное место. Книжка мне знакома уже три дня, но я её ещё не читал, так как считал, что и так знаю её содержание полностью. Оказывается я ошибался… Фолиант называется «Полное собрание анекдотов про Вовочку». Опус про саблю, будёновку и велосипед. Образ Вовочкиного счастливого озарения встаёт передо мной тут же как живой и меня начинает понемногу душить смех. Вернувшись к моей парте, Леночка успевает забрать у меня «Полное собрание» и кладёт его себе в раскрытый классный журнал. Как ни в чём не бывало, она со строгим равнодушным видом удаляется, взирая при этом куда-то за окно, а меня выворачивает наизнанку загнанный в тяжкие неволи нарастающий смех. Чтоб не заржать, как свихнувшийся конь, я сползаю под парту и начинаю беззвучно трястись под этим уже не очень превосходящим меня в размерах столом…
– Вовочка, что с тобой! Тебе плохо? – слышу я, и смех начинает колотить меня отбойной кувалдою.
Я слышу звук поворачивающихся шалопетов и вижу ножки Леночки приближающиеся ко мне. Парта на моей спине начинает вибрировать…
Нечего и говорить, что после подобного трюка и моего, мягко выражаясь, взволнованного появления из-под парты на божий свет, моя репутация придурка районного масштаба в классе значительно упрочняется. Хорошо…
На следующем сразу за русским уроке литературы я передаю Леночке одолжённое у неё «Полное собрание» с подчёркнутым повествованием о прелестях Венеры. Проводя опрос класса, Леночка одновременно пробегает глазами по выделенным строчкам и выразительно смотрит на меня. Один-один! Но мне не долго приходится отмечать беззвучным хихиканьем свой реванш.
– Вовочка, а какое произведение Льва Николаевича Толстого больше всего нравится тебе? – спрашивает Леночка.
Мы вчера вместе с ней читали «Баню» и после усвоения практических навыков, затронувших наше воображение, спорили по поводу возможного авторства: Леночка утверждала, что произведение скорей всего лишь приписано великому писателю, я же смеялся от всей души и стоял на том, что «Он, он! Точно он! Больше некому! Сразу после «Анны Карениной» раскаялся и написал!»
Я поднялся из-за парты и держась изо всех сил, чтобы не вырвалось провоцируемое «Ухожу, ухожу, ухожу…» сказал:
– Зачем же спрашивать, если вы и так знаете ответ!.. Больше всего мне нравится это… про паровоз! «Анна Каренина», кажется. Ну и что он там потом ещё написал…