Читать интересную книгу История Любви. Предварительно-опережающие исследования - StEll Ir

Вот за уроками и вернулись все мои треволнения в полном составе. Халатик был действительно единственным предметом моего гардероба, который мне пришло в голову выдать взамен его замоченной всесезонной униформы. Но халатик то и дело разъезжался полами на новом неумелом его обладателе. Вовочка, вообще-то, не сильно беспокоился по этому поводу до тех пор, пока, к моему ужасному стыду, не поймал мой взгляд на своём лохматом бедре на фоне отворота моего халатика, которое неприкрытым видом своим вызвало во мне вновь возвращение противоречивых мыслей и чувств. После всеобщего покраснения и состоявшейся из-за этого заминки в изучении истории средних веков Вовочка стал следить за краями халата, но беспокойство моё теперь унималось лишь в моменты особого увлечения изучаемым материалом. Что случалось крайне редко. Мой Вовочка всё-таки практически ничего не знал и не понимал по всем подряд предметам на много-много классов тому назад. Читал он по складам, писал по стенам. Из родной литературы он помнил лишь сказки, рассказанные ему, вероятно, его любимой бабулей, да несколько коротких рассказов и повестей классиков золотого века. На мой вопрос было ли хоть одно произведение, которое он любил, он ответил: «Про собачку со львом!». Имелся в виду рассказ «Лев и собачка» Льва Толстого. Пытаясь его чуть больше разговорить, я спросила ещё, чем же ему произведение понравилось.

– А оно мне не понравилось! – пожал плечами Вовочка.

– А как же, ты же сам сказал…

– Нет, Леночка, я сказал, что любил его. Так я его и сейчас люблю. Только оно мне совсем не понравилось!

– Как это? – не поняла я. – Почему не понравилось?

– А чего они там все умерли! – выпалил Вовочка с какой-то скоропалительной горячностью.

– Кто? – я не выдержала и рассмеялась. – Вовочка, кто все?

Глаза его уже были опущены и я услышала лишь глухой, но чёткий ритм его голоса: «Лев. И собачка…» Понимание того, что здесь бы смеяться не стоило, прошло мурашками по всему моему телу: теперь я отлично понимала, что означает любимое произведение, которое может не нравиться. Он, кажется, просто не воспринимал своим существом присутствие жестокости или несправедливости в этом мире. Мой Вовочка, который по моим сведениям с третьего класса принципиально сражался лишь со старшеклассниками, медленно поднимал на меня глаза, в которых нечеловеческое упорство блестело непрошенной влагой наворачивающихся в бессилии слёз. Настала моя очередь опускать долу глаза. А у него опять распахнулся халат. И чтобы не хихикнуть, я чуть ли не до крови прикусила левый краешек нижней губы. Вид провинившейся девочки, наверное, вышел более чем образцовым. От литературы мы перешли к математике.

После того как в математике мы открыли для себя таблицу умножения, я объявила окончание этого обоюдопыточного процесса и услышала вздох облегчения, сорвавшийся с губ моего горе-ученика. Я вздох сдержала.

– Вовочка, я хотела бы продолжить занятия с тобой, – сказала я, застилая раскладушку и исподтишка наблюдая как Вовочка с аппетитом поглощает предусмотрительно подсунутые ему конфеты, попутно рассматривая иллюстрации к «Человек-амфибии» Александра Беляева. – Мне кажется, что ты просто очень сильно запустил учёбу, а способности у тебя, на мой взгляд, даже повышенные. Достаточно начать делать уроки ежедневно, хоть поначалу и с помощью, конечно, и дела должны сдвинуться с мёртвой точки. Ведь нельзя же оставаться на второй год в третий раз в самом деле!

– Да, способности у меня повышенные, – поднял на меня практически серьёзные глаза Вовочка. – Только я в детстве с ракеты упал и никто не виноват, что головой вниз! Меня уже пробовали подтягивать и шефство два раза брали надо мной – бесполезно всё это, вы только промучитесь со мной напрасно. Лучше я в последней четверти вести себя буду хорошо как ненормальный и директору на первое апреля лично дам честное слово, что ни над кем не буду по-идиотски шутить. Я так делал в позапрошлом году уже. Помогло – перевели.

– Эх, Вовочка-Вовочка! – на его сокрушительные аргументы контраргументов у меня сразу даже не нашлось. – Ну прыгай в постель. Свет тушу и чтоб через пять минут спать!

Я щёлкнула выключателем и вышла на кухню. Пока я мыла посуду и наводила порядок все мысли мои были об этом несчастном малыше, носящем репутацию бедствия школьного масштаба и серые глаза на лице с затаённой глубоко в них печалинкой. Неплохо было бы, конечно, организовать с ним серьёзную внеклассную работу, очередное «шефство», но… Я невольно тяжело вздохнула. У меня был ещё не столь большой педагогический опыт, но я догадывалась уже, что без обоюдного желания сторон результаты останутся более, чем скромными. Предыдущие попытки, я была в этом уверена полностью, сорвались именно по этой причине – пациент не видел возможности исцеления своего смертельного, с его точки зрения, недуга, да и попросту не хотел лечиться… И всё равно он мне нравился! Я подумала вдруг, что если бы я родилась мальчишкой, то скорее всего недалеко ушла бы в основах своего поведения от доброго и ужасного Вовочки. А ему ещё и с родителями не повезло до жути, так что его устойчивости в перепавших на его долю шквалах ещё можно и позавидовать… Ополоснув лицо, я выключила свет в ванной и на кухне и под призрачный свет уличных фонарей вернулась в комнату.

– Спишь?.. – совсем тихим шёпотом на всякий случай спросила я, хоть и считала отчего-то, что Вовочка спит уже, как говорил папа «без задних ног».

– Нет… – услышала я неожиданно такой же тихий шёпот в ответ.

– Умница! – чуть громче прошептала я. – Я зачем тебя одного оставляла чуть ли не на час? А ну отворачивайся быстро к той стенке и закрывай глаза!

– И ничего не на час… – послышалось полусонное ворчание и зазвенели потревоженные пружины раскладушки. – Я думал лежал…

Вовочка отвернулся, я стащила с себя через голову платье, быстро сбросила на стул, а потом, сообразив, засунула под подушку, бельё, потянулась до лёгкого хруста с наслаждением и скользнула в постель. И только здесь мой взгляд упал на сервант. Тёмная полировка зеркально поблескивала в сиреневом свете ночных неонов. Я замерла – весь этот цирк происходил на глазах у бедного Вовочки! Если только, конечно, он не последовал моей рекомендации и не закрыл глаза. Проверить всё равно возможности никакой не было и я, решив надеяться на лучшее, махнула рукой, повернулась на спину и уставилась в потолок. Я всегда любила смотреть перед сном на полосы света на потолке от далёких и близких фонарей. В ветреную погоду они раскачивают тенями ветвей деревьев, а в любую погоду комнату ещё изредка озаряют огни въезжающих во двор машин.

– И о чём же ты думал? – решила я немного продлить наш диалог полушёпотом, раз уж всё равно никто не удосужился уснуть, как убитый, лишь коснувшись щекой подушки.

– О вас… – после непродолжительного молчания получила я по заслугам ответ. – Вы – хорошая. И ещё я думал-думал: мне, наверное, и в самом деле надо постоянно заниматься с вами, а то я давно уже не учусь…

Я не рассмеялась, потому что уже начинала дремать. Но дрёму сняло как рукой: давно оказывается вот не учится человек… Осознал… Может даже раскаялся!.. Что-то здесь явно было не так. Непроизвольно я повернула голову в сторону Вовочки и взгляд мой вновь упал на зеркальную поверхность серванта… «Вовремя» подоспевшие мои вечерние терзания помогли построить мысли в «верную» логическую цепочку: Вовочка решил учиться из-за меня с моими цирковыми номерами! Интересно, подумала я, а если проверить это предположение предложением заниматься не со мной, а с кем-нибудь ещё? Но я не стала этого делать, потому что поняла вдруг, что сама хотела бы заниматься не с кем-нибудь, а именно с ним, с беспутным и чем-то дорогим мне шалопаем Вовочкой.

– Вовочка, ты правда подглядывал за девочками в раздевалке? – в полной тишине негромко произнесла я…

Про опоздание

♂

Этот вопрос прозвучал для меня как заслуженный, но отсроченный и оттого нечаянно позабытый, гром кары небесной. Я, признаться, весьма подраслабился и совсем уже оставил будто в далёком прошлом все мои дневные грехи-несуразицы.

После душа мы так замечательно учили с Леночкой уроки. Мне даже стало казаться, что я что-то в самом деле знаю, хоть может и непонятно было откуда. Правда несколько раз меня начинал беспокоить этот мутант под халатом из-за того, что Леночка была теперь в лёгком голубом платьице, туго обтягивавшем её фигуру, и через ткань ясно очерчивались бретельки её лифчика. Но одна мысль быть застигнутым в столь неприглядном виде настолько леденила душу, что всё мгновенно возвращалось на свои места в нормальном съёженном состоянии. Очень помогал мне в этом укрощении ещё и Леночкин неуправляемый халатик, который постоянно норовил распахнуться у меня на коленях и дарил чувство охлаждающего нервного озноба мне и всему моему не в меру пылкому телу. В остальном же учить уроки с Леночкой мне очень понравилось и я потом всё то время, что Леночка была на кухне, провёл в поисках любого из своих локтей для отчаянного укуса: мне показалось, что я упустил предоставлявшуюся мне возможность и дальше учить уроки вместе с Леночкой. Ведь Леночка же сама сказала, что хотела бы заниматься со мной, а я… Про директора чего-то наплёл… Вот и занимайся теперь, олух, с директором! Завтра и начнёшь! Интересно, а если у Леночки спросить как-нибудь – вдруг она ещё не успела до конца согласиться со мной и тогда можно будет и завтра придти… и послезавтра… «Спи, давай!», резко обрывал я сам себя, «Нужен ты ей такой старательный и устремлённый! Сразу надо было соображать, сапёру второго раза не положено!» Но уснуть не удавалось, я всё заново и заново прокручивал в голове свою промашку и искал возможности хоть какого-то выхода…