Читать интересную книгу Яик-Горынович - Павел Георгиевич Малов

Комендант Симонов со старшинами сразу заарестуют. Разве только ночью, тайком… А может, к тому времени батюшка и Яицкий городок к рукам приберет. Сила-то у него уже не малая.

На улице с каждым днем становилось холоднее, осень перевалила на вторую половину. С юга, из киргиз-кайсацких степей, злобно подули пронизывающие осенние ветры. Хозяева начали топить печь. Борис Атаров пробовал уже вставать и сам сидел на постели, подоткнув под спину подушку. Рана в боку подживала, на ноге же еще нет, гноилась. Марфа то и дело парила ее теплым раствором полевой ромашки и прикладывала подорожник.

Наведывался к Борису сосед, тоже раненый при штурме, местный гарнизонный солдат Демид Неволин. Рана его на ноге почти затянулась, и он уже пробовал ходить по двору, опираясь на палку. Подстрелили его пугачевцы, по случаю ранения присяги государю он не принял и теперь считался кем-то вроде пленного, но его никто не охранял. Только оружие отобрали.

Неволин робко стучался в дверь, которая, впрочем, днем никогда не запиралась, сильно прихрамывая, проходил в боковую спаленку, где лежал Атаров, садился на лавку у стены.

– Ну что, казак, дела идут на поправку? – ласково спрашивал у Бориса, доставал из кармана замызганного солдатского мундира короткую трубочку и набивал ее табаком. – Ниче, брат, поправишься… Эка важность какая, пуля? Пуля – дура, как говаривал наш ротный командир Ляксандра Васильевич Суворов в бытность свою в Пруссии, когда били мы в хвост и гриву безбожного Фридриха-немца. Штык – вот молодец! Продырявили бы тебя, парень, русским штыком, ни в жизнь бы не оклемался! Потому как колоть живого человека – большая суть воинская наука.

Демид Неволин закурил и принялся объяснять:

– Ты думаешь, что это легко и просто, человека штыком на тот свет спровадить? Э-э, нет, брат, ошибаешься! Сначала тебя капралы погоняют с ружьем по плацу, заставят соломенную чучелу колоть, али мешок с песком. Сорок потов с тебя сойдет, руки на ладонях в кровь мозолями собьешь, вот тогда научишься! Тогда так кольнешь штыком неприятеля, что сразу и душа из него вон. Потому как знаешь, куда и с какой силой…

– Ну и многих ты пруссаков заколол, дядя? – спросил Борис Атаров.

– Достаточно, – скромно ответил тот. – Во время сражения не считаешь, а работаешь себе, как, скажем, в поле за сохой землю пашешь… Дело привычное.

– А что, дядька Демид, не ты ли меня подстрелил под крепостью? – лукаво подмигнул казак. – Мы ведь, чай, по разные стороны с тобой были.

– Кто ж его знает, – пожал плечами старый солдат. – Нам приказано: «Пли!», мы и стреляем. А куда пуля залетит, это ты у ней сам разузнай. Пуля – дура…

– Хитер, дядька, ничего не скажешь, – ухмыльнулся Борис. – Пулю-то все равно солдат направляет. А то можно ведь и в воздух пальнуть?..

– А капрал на что? – укоризненно взглянул на него Неволин. – А у капрала палка в руке… Мы, солдаты, люди подневольные.

В спальню заглянула Марфа, сморщилась от табачного дыма, отмахиваясь рукой. Беззлобно посетовала:

– Опять надымил своим табачищем, окаянный! Парню чай свежий воздух надобен, а ты его травишь. Вышел бы на двор.

– Ничего, я ненадолго, – оправдывался солдат. – Зябко-то на улице, Марфуша, ветер из степи свистит, дождь…

Заступился за Неволина и Атаров:

– Пусть сидит, все мне не скучно одному. А дым выветрится, ничего… Я его рукой отгоняю.

Демид Неволин снова вполголоса заговорил:

– Вот я и соображаю: заварили вы, казачки, кашу со своим набеглым царем, а дальше-то что? Признает его Расея? Генералы к нему на поклон придут? А, гляди, армия с турецкого фронта вернется, что тогда? Чуешь, казак, чем пахнет?..

– А тебе не все равно, на чьей стороне помирать? – усмехнулся Борис Атаров. – Что от армии, что от казаков – конец везде один. Пуля-то, сам говоришь, дура! А наше дело служивое…

– Да ты сам не будь дурак, – возразил Неволин. – Одно дело: с честью пасть в бою, не нарушив присягу, а другое – за разбой на виселице болтаться! Есть разница али нет?

– Мы за вольности наши казацкие бьемся, – не сдавался Борис, горячо доказывал Демиду. – За веру нашу древнюю, православную, за землю, коя кровью наших дедов и прадедов обильно полита, за родные хаты, за матерей и сестер наших… Нам есть за что помирать, солдат. А вот тебе за что? Земли у тебя и в помине нет – кругом барская, семьи с детишками тоже нету, потому как служишь ты двадцать пять лет… Ни кола, ни двора! Только солдатское жалованье, да и то – гроши!

– Правда твоя, казак, – тяжело вздохнув, согласился наконец Неволин. – Что и говори, собачья у нас жизнь… Ан и у вас не мед. Куда ни кинь, везде клин получается…

Шло время. Осень все сильнее давала о себе знать. По утрам начались заморозки. В небе уже не кричали улетающие на юг птичьи стаи. Жизнь в крепости текла размеренно и скучно, без происшествий. Бабы все так же возились по хозяйству, растили детей, получали редкие весточки от мужей, ушедших с армией Петра Третьего. Те писали, что государь захватил ближайшие крепости: Нижне-Озерную, Татищеву, Чернореченскую и приблизился к Оренбургу. Взять город с налета не удалось, и началась осада.

Борис тоже с интересом ловил скудные сведения о войске повстанцев, всей душой стремился туда, в свой полк. Расспрашивал о последних новостях хозяйскую дочку Анисью. Она отвечала скупо – сама толком ничего не знала, да и не понимала всего скудным девичьим умом. Ей бы все хихоньки да хахоньки! Известно, дело молодое. Борис с ней частенько шутил, даже порой заигрывал. Дела его шли на поправку, и молодая, горячая кровь дикого степняка давала о себе знать.

Анисья была статная, красивая лицом, черноокая казачка. Коса – до пояса, грудь – колесом, кожа на лице молочная, с розовым румянцем на щеках. Губы – как две спелые вишни. Глаз не оторвать! Борис без стеснения любовался ею и втайне желал. И что ему за дело до оставленной в Яицком городке Устиньи, которую давно не видел и уже почти позабыл. Анисья же была рядом, только протяни руку – и твоя. И ей нравился молодой красивый казак… То Борис безошибочно понял сразу.

– Анисья, иди на час, что-то скажу, – подзывал раскрасневшуюся девку Атаров.

– Что надоть? – послушно подбегала та, без стеснения присаживалась к нему на кровать. Смотрела в глаза не мигая, ласково и призывно.

– Маманя твоя никак в церкву на Дмитриев день собиралась?

– Нонче с утра поехала со знакомым извозчиком в Нижне-Озерную, – утвердительно кивнула Анисья. – Нашего-то батюшку татаровья во время штурма с колокольни сбросили, вот и нет