Глупости, конечно, это ребенок Марти. Вероятность причастности Элиота крайне невелика. И вообще, хватит! Выбросить этого Элиота из головы раз и навсегда! Только Марти!
Но как не хочется видеть его лицо в оспенных отметинах и как не хочется иметь ребенка со смуглой, сальной кожей. Может быть, помолиться святой Юдифи и та дарует ей бело-розового младенца, ничуть не похожего на Марти?
— Ева, открой дверь, маленькая!
— Одну минуту.
Все равно ей не уклониться от встречи с Марти, не может она до бесконечности сидеть в запертой ванной!
Распахнув дверь, Ева увидела сияющую физиономию Марти. Он принял ее в свои объятия с такой нежностью, что у Евы оборвалось сердце.
Ева прильнула к нему, но что-то в ней в эту минуту умирало.
— Мы поженимся, как только выправим бумаги. Ребенок! Ева, радость моя, если бы ты только знала, что это для меня значит!
Ева оторвалась от него — и ощутила на щеке его теплый пот. «А вдруг он сознательно сделал мне этого ребенка?» — пришло ей в голову.
Но она устала, она устала от мыслей и со вздохом положила голову на его грудь. Все обойдется и будет хорошо, сказала она себе.
Она будет рада, когда почувствует в себе ребенка, а когда он появится на свет, будет просто умирать от счастья. И будет благодарна своему мужу, Марти Саксу. В одиночку с миром не справиться, хорошо, что Марти будет рядом.
Однако, посмотрев на Марти, Ева поняла: никогда ей не отделаться от ощущения, что ее обманули, обманом завлекли в ненужное замужество. Никогда не сумеет она простить Марти его неспособность быть богатым и влиятельным, одним из хозяев жизни.
Глава XI
Проблема завещания Харви Уиллингхэма Бабкока была решена.
Мартита выражала неудовольствие тем, что Рексу доставалось всего сто пятьдесят тысяч — мелочевка, если принять во внимание все обстоятельства. Рекс против этой суммы не возражал. Как только Харви умрет, Рекс вложит деньги в акции и заработает еще!
Конечно, Рекс желал Харви скорой смерти не по одной этой причине. Уже все обращали внимание на нервозность Рекса, на его растущую раздражительность. Правда, знала, в чем дело, одна Мартита и видела, что долго Рексу не удастся держаться в стороне от мальчиков.
Рекс ни с кем, кроме Мартиты, не мог говорить на эту тему. Поэтому они взяли в привычку уходить с работы вместе и проводить время за коктейлями в «Юле», где Рекс часами изливал Мартите душу.
Мартита выбирала человека у бара и говорила:
— Хватит, мой сладкий, смотри, вон он! Частный детектив. Будь осторожен.
Рекс скрежетал зубами и молил Бога ниспослать ему поскорее день, когда его сексуальная жизнь вернется к норме. Мартита подбадривала его, уговаривала держаться и помнить, что нельзя рисковать будущим ради минутной забавы. Мартита хвалила Рекса за силу воли и внушала, что скоро, совсем скоро он будет вознагражден за долготерпение.
— Скоро? — кипятился Рекс. — Когда? Когда он, наконец, сыграет в ящик? Когда? Я больше не могу терпеть!
— Мой сладкий, — утешала Мартита, — не обязательно ждать его смерти: как только он начнет доверять тебе, он отзовет своих детективов и ты получишь хоть какую-то свободу.
Рекс посмотрел на человека у бара, которого Мартита опознала в качестве детектива, и рассеянно подумал, что уму непостижимо, каким образом Мартита всякий раз узнает их, но ему было до того тошно, что он не хотел об этом размышлять.
Допив остатки коктейля, Рекс сказал:
— Ну, я пошел.
И поплелся на свидание с Харви.
На прием, устроенный агентством, явились все: модели и женского, и мужского пола, рекламщики, актеры и актрисы, работавшие у «Райан-Дэви», режиссеры, продюсеры, телевизионщики, журналисты.
Чарлин ужаснулась, увидев, что Рекс в целях экономии сливает спиртное из недопитых бокалов в чашу для пунша. Именитых гостей она увела подальше от проклятого пунша, уверяя их, что пунш вообще отрава и угощая их напитками из собственных запасов, которыми ее кабинетик не оскудевал.
Курта и Уоррена гости угощали пирожками и пирожными, и собаки обожрались до тошноты, а Курта просто вырвало в самый разгар веселья. Гости начали извиняться и расходиться, но многие еще остались.
Рекс вышел из-под контроля примерно через час. На счастье, никого из важных гостей уже не было, даже Мартита Стронг ушла.
Сначала ничто не предвещало беды — все было вполне невинно, просто Рексу взбрело в голову доказать, что он не чурается и женщин. Он прилип к Лорне Кэррол, которая вежливо сказала ему, чтобы он катился. Однако Рекс, никогда не принимавший «нет» за ответ, не оставлял ее в покое. Он сделался невыносим, и Лорна не выдержала:
— Хватит, Рекс! Меры не знаешь, веди себя прилично.
— Ты кто такая, чтобы говорить со мной в эдаком тоне! — разорался Рекс. — Я Рекс Райан!
— Кончай, Рекс. Не делай из себя дурака. Уже и так на тебя все смотрят.
— Ах ты!.. Ты хоть понимаешь, с кем разговариваешь?!
— Ах, простите, мне забыли сообщить, что передо мной сам Господь Бог!
— Вон из агентства, и чтобы ноги твоей больше здесь не было! И попробуй только попросить меня устроить тебе еще один абортик!
Лорна побелела и бросилась к двери.
— Вон! Вон отсюда! Вон из моего агентства! — визжал вслед ей Рекс.
Схватив бокал, он запустил им в угловой стол. Раздался звон. Битая посуда посыпалась на пол.
Чарлин благодарила судьбу за то, что влиятельные гости уже ушли и не стали свидетелями последовавших событий.
Никто не успел остановить Рекса, он схватил еще один бокал и разбил его о стену.
— Сука! Сука! — истерически вопил он. — Меня тошнит от этой работы! Меня тошнит от этой жизни. Я всех вас ненавижу, ненавижу это вонючее, паскудное, грязное дело! Чтоб вы все сдохли!
— Рекс! — Чарлин пыталась схватить его за руку, но он с силой отпихнул ее.
— Ненавижу!
И через зал полетел очередной бокал.
Круша все подряд, Рекс метался, как безумный, и вопил, не переставая, вопил во всю мочь:
— Я за два месяца ни разу не трахнулся, как следует! Я в рабстве у этого выродка! С ним я не могу больше спать! Ему в гроб пора! Выродок! Подлюга! Тряпка половая! Какое он имеет право ограничивать мою жизнь! Ненавижу! Его больше всех ненавижу! Да разве это стоит того? Скорей бы он сдох, чтоб я себе кого-то нашел! Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!
Вдруг Рекс смолк.
Потому что в дверях стоял Харви Уиллингхэм Бабкок, сморщенная, дряхлая развалина, цепляющаяся за последние ниточки, соединяющие его с жизнью, стоял, прислонясь к косяку, на подгибающихся ногах, и лицо его было белее мела.