голубые глаза все те же: два кусочка льда, которые свирепо смотрят на меня. Я слышу, как он говорит с Люсьеном, но различаю лишь половину слов.
– … успел вовремя. Ваш телохранитель сообщил мне, где вы находитесь… Бессердечный теряет сознание после… поражения таким оружием, но в действительности они не умирают… она не боялась умереть на черном рынке… когда я увидел дуэль, у меня возникли подозрения… предательница, блудница и настоящая сука, к тому же…
Шея слегка похрустывает, когда Гавик приподнимает меня за волосы. Он глумится надо мной – я слышу это в его голосе, даже если мой мозг умирает слишком быстро, чтобы понять больше.
– …это идеально… хотя ваш отец будет так расстроен… что и его сын тоже был убит Бессердечной.
Люсьен? Убит… Бессердечной? Я этого не делала. Он все еще жив, я вижу его собственными глазами.
– …целая страна… скорбит о потере кронпринца… жаждет мести, как думаете? Очередная война начнется…
Я вижу отблеск меча Варии, который вытаскивает Люсьен. Гавик раскатисто хохочет, а затем раздается топот множества ног. Люди в тяжелых металлических доспехах окружают нас. Стражники? Они повсюду.
Скрежет дюжины вытаскиваемых из ножен мечей.
Люсьен. Они собираются убить Люсьена! Поскольку очень скоро у меня перед глазами может потемнеть раз и навсегда, я широко их открываю. Нет – только не так.
Слабачка, – насмехается голод так слабо и устало, словно тоже умирает. – Ты оказалась слабой и заслужила это. Он умирает из-за тебя. Ты умираешь из-за него. Как романтично.
Я чувствую это; даже сквозь тьму смерти я чувствую, что голод все еще внутри меня. Он сильнее всего, что осталось там, – любой эмоции, любой энергии. Он все, что у меня есть. Он все, что я из себя представляю на пороге смерти.
Я умирала множество раз, и все же подниматься сейчас больнее всего, что я когда-либо испытывала. Словно под кожей россыпь игл, а в венах вместо крови кислота – я даже моргнуть не могу без очередного спазма. Колени подгибаются, даже ногти пульсируют от боли. Перед глазами лишь смазанное цветовое пятно из движений. Серебряное кольцо стражников, фигура в белом и черная фигура цвета воронова крыла.
Но там, в дуновении ветра, я что-то чую.
Человек, – скрежещет голод. – Страх!
Второй раз в жизни я отдаюсь во власть голода.
Мир – сплошная тьма, но внезапно я начинаю чувствовать жар человеческих тел, вижу цвета – мои конечности скрипят и удлиняются до тех пор, пока я не становлюсь гораздо выше и тоньше. Я чувствую, как зубы вылезают изо рта, наползая на губы, а из кончиков пальцев вырастают когти. Никаких мыслей – лишь отчаяние. Отчаянное желание добраться до окружающих меня вкусных источников тепла. Я двигаюсь как ветер, как вода, порывисто и неотвратимо, двух шагов хватает, чтобы дотянуться до кричащих людишек в сверкающих доспехах. Их так трудно вскрыть, но на стыках брони есть слабые местечки – мягкие местечки, сочащиеся сладкой, как мед, кровью. Меня ранят, но мне уже не больно. Боли больше нет.
Кругом крики, вопли, но все стихает, как только серебристые люди превращаются в кучки костей и плоти. Выбеленное тисовое дерево теперь красное. Лишь одна штуковина безупречно белая – Гавик, и он страшно напуган. Даже обмочился от страха, запах очень едкий. Я настигаю его, запускаю когти глубоко в его грудную клетку и разрываю от пупка до горла. Как это проделали со мной бандиты. Какие бандиты? Я больше не могу вспомнить – есть только вопящий в агонии человек, которого я рву на куски, и какая-то часть меня наслаждается его смертью. Это больше, чем способ утолить голод. Закончив, я отбрасываю его тело в сторону, словно тряпку.
Позади остается лишь один пылающий источник тепла, и я оборачиваюсь, с когтями наготове. Он темный, глаза и волосы цвета полночи, ястребиное лицо, боевая стойка с мечом напоминает ястреба.
Только не его.
ЕГО, – низко, отчаянно вопит голод.
Я протягиваю к нему когти, но меня отвлекает острая боль в голове. «Не его. Не-е-е е-его-о-о!»
Я так опустошена. Грудь ноет. Рана осталась, но пустота на месте сердца кровоточит сильнее. Как же больно – все болит. Я опять уменьшаюсь, когти втягиваются, зубы убираются внутрь рта. Голод борется, рыщет по углам моего разума в последней попытке вернуть контроль.
«Ты в тишине. Ты и есть тишина. – Слова Реджиналла. – Положи руку туда, где должно быть сердце. И ты найдешь его там».
Найду там что? Я кладу руку на грудь и прислушиваюсь. В ожидании иллюзии, лжи. В моей груди ничего не бьется. Там ничего нет уже целых три года.
«Не его. Не его. Только не Люсьена».
Вот оно! Биение сердца! Колотится о клетку ребер так сильно, что отрицать немыслимо, даже если это иллюзия. Как? Как такое возможно? Люсьен, думаю я. Имя сияет ярким светом в кровавой тьме. Люсьен. Мое отсутствующее сердце – нет, мое сердце бьется снова. И снова. Каждый раз, когда я вспоминаю его имя и то, что оно для меня значит, сердце стучит. Люсьен, который теперь меня ненавидит. Люсьен, который меня целовал. Люсьен, который стоит там и смотрит на меня с ужасом в глазах.
Люсьен, который заставляет мое сердце биться вновь.
Боль хлынувшим потоком врывается обратно, заглушая все вокруг, но в голове почти тихо. Лишь голод слабо шевелится внутри. Мое тело кажется легче, чем обычно, легче, чем после первого обращения. Я воздух, шелк, и все же холодная пустота на месте сердца тяжелее, чем когда-либо. Там появился вес – приятный и теплый. Две капли непонятной влаги скатываются по моему лицу, что-то красное капает на листья. Кровавые слезы. Я плачу – плачу, как и описывал Реджиналл. Плачу, потому что в этот миг я свободна.
Кругом красный пейзаж, бугристый и усеянный металлом, и посреди всего этого стоит Люсьен, лицо его в крови и не выражает ничего. Я прекращаю плакать, как только осознаю, что меня окружают тела. Свет гаснет, сменяясь ужасом. Человеческие тела, разорванные в клочья. Городская стража – сколько их было? Я не могу сказать: куски разбросаны, белые волосы эрцгерцога Гавика – единственное, что можно опознать, – медленно пропитываются его собственной кровью.
– Нет… – задыхаюсь я. – Нет, нет, нет! Только не снова! – Я умоляюще оборачиваюсь к Люсьену. – Пожалуйста, Люсьен…
И натыкаюсь на меч Варии, лезвие которого смотрит прямо на меня; твердое и плоское, оно слегка дрожит вместе с рукой Люсьена. В его темных глазах пустота