сглатывая, — тогда тренируй меня, а не используй это как какой-то предлог, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. Я прикушу язык и сдержу свое отношение, но ты тоже должна отказаться от этого дерьма.
Джиа мгновение изучает меня, ее взгляд сужается.
— Мне кажется, ты не понимаешь, насколько это серьезно, — говорит она мне. — Я тренирую тебя не только для того, чтобы ты научилась защищаться, и я чертовски уверена, что держу тебя здесь не для того, чтобы каким-то идиотским способом заявить на тебя права, — говорит она, подходя ближе ко мне и понижая голос. — Я паду. Неважно, через двенадцать месяцев или через двадцать четыре. Я паду, и все это окажется в твоих руках, хочешь ты этого или нет. Глядя на тебя сейчас, я не могу сказать, что испытываю уверенность. Ты слаба и полагаешься на свое отношение, чтобы выжить, и хотя забавно наблюдать, как ты ставишь себя в неловкое положение, из-за этого мои люди — наши люди — будут убиты.
Джиа выдерживает мой пристальный взгляд, когда я подхожу к ней, мои глаза сузились и полны огня. Лифт звякает где-то вдалеке, и я смотрю через ее плечо, как Зик выходит: его руки заняты спортивной одежды и парой кроссовок “Nike”. Его глаза встречаются с моими и тут же сужаются, видя явное напряжение между мной и его боссом.
У меня есть всего мгновение, чтобы сказать то, что нужно, прежде чем он подойдет достаточно близко, и момент будет упущен, поэтому я смотрю на свою мать, позволяя ей услышать гнев, горе и муку, которые переполняют меня.
— Если хочешь, чтобы я сказала то, что хочу, без всякой ерунды, то я скажу, — говорю я ей, жестко излагая факты. — Твоя первая ошибка — ты показала свое истинное лицо и позволила Джованни убить мужчин, в которых влюблена твоя дочь. Твоя вторая ошибка — предположить, что я с готовностью поведу и защищу членов твоей семьи, зная, что ты стояла в стороне и ничего не делала. Если ты хочешь, чтобы я стояла во главе твоей семьи, руководствуясь их интересами, тогда тебе нужно найти способ все исправить, потому что прямо сейчас абсолютно ничто не мешает мне уйти в тот момент, когда твое сердце перестанет биться.
Пара кроссовок “Nike” так сильно ударяет меня в грудь, что я отшатываюсь от Джии, и мой острый взгляд останавливается на Зике.
— Одевайся, — выплевывает он, становясь рядом с Джией, в его глазах скапливается яд.
Я сжимаю тренировочную одежду вместе с кроссовками, и я вырываю ее из его хватки. Шагнув вперед, я останавливаюсь прямо рядом с ним, поднимая на него взгляд.
— Я действительно с нетерпением жду того дня, когда она умрет и ты станешь моим безотказным мужчиной номер один, — бормочу я. — На твоем месте я бы сделала все, что в твоих силах, чтобы убедиться, что ты не окажешься тем засранцем, который изо дня в день будет драить туалеты. Будь осторожен, я не та сука, с которой ты хочешь связываться.
С этими словами я крепче сжимаю свою тренировочную одежду и прохожу через комнату, мое сердце бешено колотится в груди.
4
— Снова, — огрызается Джиа, прежде чем моя спина успевает удариться о тренировочный мат.
Я падаю на коврик с тяжелым стуком, дыхание со свистом вырывается из моих легких, когда я стону от боли. Мы занимаемся этим уже три часа, и мое тело измотано. Легкая испарина покрывает мою кожу, а легкие отчаянно нуждаются в кислороде.
Она стоит рядом, наблюдая, как Зик снова и снова надирает мне задницу, требуя, чтобы я стала лучше, и, черт возьми, он не сдерживается, хотя я и не ожидала ничего другого. Честно говоря, если бы он был снисходителен ко мне, я бы никогда не смогла уважать его. Парни никогда не были снисходительны ко мне на тренировках, они никогда не сдерживались, и я была благодарна им за это, но, судя по тому, насколько жесток Зик, они тренировали меня с заботой, с любовью. Но не Зик. Ему просто насрать, если я пострадаю.
Застонав, я перекатываюсь на живот, пытаясь подтянуть под себя руки и колени, но когда я слишком медлю, нога Зика проносится под моим животом, отбрасывая мои колени назад и наблюдая, как мое тело падает на мат с громким стоном.
— Вставай, — выплевывает он, раздраженный тем, что его заставили ждать.
Мои щеки раздуваются от тяжелого выдоха, я сжимаю челюсть, отчаянно пытаясь сдержать свой гонор, но этот ублюдок давит на меня, а после того, как я видела смерть мальчиков прошлой ночью, меня нельзя винить за то дерьмо, которое вылетает из моего рта.
Зик стоит надо мной, скрестив руки на груди, как последний придурок, которым он и является, и я поднимаюсь на четвереньки, двигаясь быстрее, чтобы избежать его гнева. Только на этот раз, когда я подтягиваюсь чуть выше, я выбрасываю руку вперед, сильно ударяя его по причиндалам.
Ублюдок даже не вздрагивает, когда мои костяшки пальцев ударяются о что-то твердое, настолько твердое, что кажется, будто это металл.
Я вскрикиваю, агония пронзает мою руку, а Зик просто наблюдает за мной с дерзкой ухмылкой на губах. Его рука сжимается в кулак, и он стучит костяшками пальцев по своим причиндалам, позволяя мне услышать твердый звук, исходящий снизу.
— Правда, Шейн? Ты — задиристый боец, которого обучали подонки ДеАнджелис. Ты не думала, что я приду готовым к дешевому удару по моему члену? Я оскорблен.
Хватая его за руку, я поднимаюсь на ноги и бросаюсь прямо ему в лицо.
— Назови их подонками еще раз, блядь, и я выпотрошу тебя, пока ты спишь.
Зик смеется и толкает меня рукой в плечо, заставляя отступить на шаг.
— Это могучий рев для такого маленького котенка.
Оскорбление причиняет боль, но я стараюсь скрыть это, не желая давать ему еще больше патронов, чтобы использовать их против меня. Если бы у меня был хоть какой-то способ задеть его и сделать ему больно, я бы давно это сделала.
Зик тут же возвращается к моей тренировке, совсем не облегчая мне задачу. Я блокирую его выпады, каждое мое движение становится все более небрежным с каждой секундой, усталость быстро берет верх.
— Итак, расскажи мне, — выплевываю я, наблюдая за каждым его движением. — Где ты был, пока убивали братьев? Смотрел шоу с гребаной ухмылкой на лице?
— Мертвый враг — это еще один ублюдок, который не может причинить вреда моей женщине, и еще одна ночь,