подлинному ученому, но чувство движения человеческого духа, который неимоверными усилиями в течение тысячелетий выкарабкивался из завалов примитивного, хаотичного и несистемного взгляда на действительность.
Смыслы изменчивы и изменяемы на протяжении развития человеческой цивилизации, но нельзя не заметить, что определенного рода сверхтелеологичность в их движении, без сомнения, присутствует. Так или иначе, время от времени, она обнаруживает и проявляет себя, особенно в те критические моменты человеческой истории, когда на поверхность жизни выходят инстинкты разрушения и смерти: в войнах, подавлении инакомыслия, в социальных катастрофах. Как ни парадоксально, но сейчас все более ощущается разрыв между уже достигнутыми высотами в сфере духа (развитие науки, технологий, искусства, в целом творческих начал человека) и постоянно усиливающимся влиянием сверхличностных факторов – роль государства, определенных идеологий, тоталитаризм в общественной жизни. Творчество и государство не коррелируются друг с другом, свобода человека не рифмуется с тоталитаризмом или авторитарностью.
Оказалось, что шлифовка человеческой натуры и развитие интеллекта вовсе не приближают человека и человеческое общество к «царству свободы», напротив, каждодневный опыт доказывает обратные вещи. Человечество по-прежнему с упорством маньяка совершенствует средства собственного самоуничтожения, как будто недостаточно было всех предшествующих примеров на протяжении тысячелетий.
Таким образом, одна из возможных парадигм понимания истории заключается и в том числе в выстраивании логики развития мировой цивилизации – от одной катастрофы к другой, от тысяч и сотен тысяч убитых и уничтоженных людей до миллионов в XX веке, и возможно, миллиардов в будущем. Но это ли есть настоящая история в своем обнаженном и конечном виде?
* * *
Поскольку слово – живое, то и вся деятельность в слове и через слово: литература, филология, фольклор – все это живое. Да и человек… Молчащий человек – мертв, несмотря на то, что все другие его свойства тела могут функционировать. Поэтому дальнейшие наши размышления будут связаны с уточнением тех исходных позиций, на которые опиралась русская цивилизация в своем развитии. Мы продолжим разговор через уточнение того самого способа освоения действительности, какое является уникальным по своему многообразию в мировой цивилизации – поговорим о языке, точнее говоря о разных языках. И в первую очередь займемся русским языком, какой является главным основанием созданной русской цивилизации и ее культуры.
Основы цивилизации в том виде, в каком мы ее понимаем через европейский способ описания, объяснения и оценки явлений действительности, заложены были во многом в лоне древнегреческой культуры, фундаментом которой являлся сложный, разветвленный и, как теперь выясняется, чрезвычайно точно все угадавший язык. Это древнегреческий язык, словарный запас которого состоит из поражающего воображение богатства в виде 600 тысяч единиц. Невообразимые полнота и сложность этого языка удивительны еще и тем, что они легли в основу научной картины мира. Древние греки в своем удивительном языке не только пошли по пути как бы первоназвания многих явлений реальности, но, к тому же, они создали термины и понятия, которыми мы пользуемся до сих пор.
Поразительно, но без этой работы древнего языка мы бы сейчас не имели всей той сложной, предельно абстрактной модели действительности, какая открыта к своему постижению именно и благодаря точно определенным и гениально угаданным содержанием многих словоформ, описывающих мир. Воплощенные в словесных формах, которые воссоздают внешнюю и внутреннюю среду существования человека, они стали началом всех тех ветвей знания, в которых невозможно было обойтись без словесных формул. Биология, астрономия, геология, антропология, философия, филология, психология, химия, астрономия, история, поэтика, физика и множество других подобных понятий было порождено в пределах этого языка; языка, без которого невозможно сейчас вообразить научное знание и сложную культуру человечества XXI века. Но не только произведенное наименование было оформлено на этом языке – именам (ноуменам) было присвоено адекватное семантическое ядро, в своей точности работающее до сегодняшнего дня.
Каким образом это произошло, что привело к такому фантастическому результату до сих пор остается некоей цивилизационной загадкой, учитывая немногочисленность греческого населения Древней Эллады. Наконец, мы не можем забывать и того, что древнегреческий язык – это язык Евангелия.
Когда мы говорим о связи русского и древнегреческого языка, то в этом их соединении наблюдается несколько безусловных моментов, которые хотелось бы вкратце описать. Русский язык, в основу которого был положен преобразованный древнегреческий алфавит, одновременно воспринял (при посредстве мощного византийского влияния через просветителей, книжников, писцов, приходивших на Русь именно что из Византии и привносивших правила словообразования, грамматики древнегреческого языка), то содержание и смыслы определяемых явлений и предметов действительности, которые наличествовали в древнегреческих словах.
В основу западноевропейской культуры лег латинский язык, который, как мы помним, по словам Хайдеггера, взял у древнегреческого его назывную и номинативную функцию без всего богатства грамматических и словообразовательных форм и тем самым резко сузил возможности романо-германских языков и культур, которые на них опирались. Хайдеггер называл это «беспочвенностью», вторичностью, оторванностью от реальной связи с бытием, которая присутствует в древнегреческом языке. По-своему это гениально чувствовал Л. Н. Толстой, занявшись на склоне лет изучением древнегреческого языка и восторгаясь его чистотой и «первородностью».
Конгениальными были и прозрения О. Мандельштама, который каким-то внутренним слухом ощущал и понимал связь русского и древнегреческих языков и оставил несколько блестящих эссе по этому поводу, которые еще ждут своей очереди по включению в арсенал филологов и философов. Конечно, в то время в Петербургском университете, в котором на историко-филологическом факультете учился поэт, такое сопоставление было расхожим местом, но не более того. Мандельштам, по сути, создал свою теорию этой витальной связи русского языка с древнегреческом, а шире – связи русской культуры с античной в ее эллинском выражении.
Древние греки, говоря о своем языке, о чем свидетельствуют дошедшие до нас немногие источники, и здесь на первом месте труды Платона и Аристотеля, отмечали его преимущества в целом ряде моментов. Они говорили о богатых синонимических рядах в своем языке. То же самое мы обнаруживаем в русском. Но особенно ярко словообразовательные возможности древнегреческого языка обнаруживаются в его богатой флективной структуре, когда, в основном при помощи приставок, образовывалось громадное количество новых слов с опорой на содержание, гнездящееся в основе, корне исходного слова. Тем самым появлялись новые, сложные слова с учетом базовых корневых значений. Вот только часть из них, которыми мы пользуемся с благодарностью до сих пор: мега-, гига-, фора-, пан-, теза-, архи(е)-, мета-, эпи-, пери-, пара-, апо-, анти-, про-, дис-, амфи-, омо-, теле-, гипер-, диа-, эндо- и т. д. Приведем хотя бы по одному слову, которые тут же приходят на память любому носителю русского языка: мегафон, гигаватт, просфора, пантеизм, тезаурус, архетип, метафора, эпицентр, периметр, парафраза, антитеза, прокламация,