дискомфорт, амфитеатр, омоним, телевизор, гипермаркет, диализ, диалектика, эндопротез и т. д. и т. п.
Приведем также ряд (малую толику) слов древнегреческого языка, какие частью присутствуют и в современном греческом языке, сохранились в языке богослужения и книг Священного Писания греческого и православного вероисповедания, а также осели и закрепились в русском языке и, по сути, являются важнейшей его частью.
Ангелия – весть, ангелос – вестник, ангел, аглая (Аглая) – прославленная (как не вспомнить Достоевского), афанасия – бессмертие, акакий – неплохой (бессмертный герой Гоголя), апокриф – тайный, сокровенный, архи – начало (ср. архетип), аксия (аксиос) – ценность, дэспотис – властелин, деспот, догма – учение, идоло – кумир, идол, икона – икона, образ, иконостаси – иконостас, эвлогия – благословление, эсхатология – разговоры о конце света, этимология – находчивость (совр.: находить значение слов), танатос – смерть, идеи – идея, идеология – идеология, иерархия – иерархия, катарсис – катарсис, очищение души, (рядом находятся: катара – проклятие и каторга – каторга), катаклизмос – потоп, касса – гроб (в языке есть и такие насмешливые параллели), клирикос – духовный, криптография – тайнопись, лампада – лампада, лепто – лепта, деньги, но и миг, минута, мегас – великий, мейдани – площадь, метаниа – раскаяние, некрос – мертвый, олигархия – власть меньшинства, он – суть, сущность, утопия – утопия, парадоксос – странный, парадокс, парадисос – рай, пнэвма – дух, пневмания – духовник, пониръя – хитрость, лукавство (ср. пронырливый), порниа – блуд, проституция, профитис – пророк, скепси – мысль, размышление, скотос – мрак, София – мудрость, ставрос – крест (опять Достоевский), симфония – договоренность, синагоги – собрание, сомос – тело, психа – крошка, краюха хлеба, психи – душа, психико, милосердие, психосавато – поминальная суббота.
Мы произвели краткое перечисление слов, в которых гнездится не только старая лексика древнего языка, очевидно и то, что их присутствие в русском языке формирует внутреннее содержание, которое делает возможным особый способ дискурса, суждения о мире. Именно в этой опоре – не явной, не откровенной, но сокрытой, опирающейся на спрятанные смыслы и содержание и кроется ответ на вопрос, отчего русская литература, не обладая развитой письменной традицией и ограниченной по своим возможностям распространения и влияния на сознание общества летописной традиции вдруг предстала перед миром в виде сложной художественной и философской системы, открывшей новые повороты в развитии мировой словесности.
Древнегреческий язык, опираясь на своеобразное «первоназывание» разнообразных явлений и аспектов действительности во всех ее видах и проявлениях – от общественной до частной жизни человека, от практики войны до понятий в сфере чистого разума (науки в прямом смысле слова), не нуждался в дополнительных средствах поэтики, когда речь шла о создании художественных произведений.
Метафора как таковая, как аспект сравнения явлений действительности через слово, описывает предметы, поведение человека, саму жизнь через известный параллелизм. Таков механизм метафоры, работающий практически во всех индоевропейских языках, в древнегреческом языке, по сути, не нуждался в каких-то посреднических усилиях вроде сопоставления одного качества или свойства предмета, явлений действительности с другими, так как данная параллель уже присутствовала в самом слове. Каждое слово древнегреческого языка по существу является скрытой, сжатой метафорой, поскольку через него (слово) и совершался непосредственный процесс увязывания данного слова с названным через него явлением действительности.
Эта познавательная метафоричность была большей или меньшей в тех или иных случаях, но всякая речь была важной, всякий диалог был значителен, так как через них человек разговаривал с самим бытием, объяснял его. Отсюда столь велика была в древнегреческой культуре (со всеми ответвлениями в разнообразии в частях древней Эллады – от Спарты до Афин и Македонии) сила риторики и потребности выговаривания себя перед миром.
Независимо от степени внутренней сложности персонажей древнегреческой античности – от Платона, Сократа, Алкивиада, Демосфена и других гениев Эллады до нищего горбуна в «Илиаде», беспощадно высмеянном Гомером, все они в своем говорении были бесподобно серьезны и правы в этой своей серьезности, так как знали, что этот язык их не обманет, он сам выговорит то или иное важное значение или необходимый смысл. От этого столь важны были жанры диатрибы, диалога, бесконечных дискуссий на пирах и в разговорах между жителями древней Греции.
Это «детство человечества», как выразился в свое время один из классиков марксизма, не знало, что оно пребывает в младенчестве, и не имея возможности получить что-либо со стороны, научиться чему-либо у других народов и цивилизаций (к примеру, у египтян или у персов), опирались исключительно на свои силы, которые подпитывал прежде всего язык. Понятное дело, что перед древними греками была греко-микенская культура, но она, к ее несчастью, не сумела создать эпистемологический языковой аппарат такой силы, как в Элладе.
Картина мира, созданная и воспроизведенная через древнегреческий язык, дошла до нас в определенном искаженном преломлении, так как она подверглась цензурированию со стороны римской культуры, вивисекции через латынь, которая, пользуясь кладовой древнегреческого языка, одновременно и искажала и убивала его. А впоследствии была подвержена физическому своему искоренению со стороны варварских европейских народов, ставших на путь раннего примитивного христианства, уничтожая мимоходом остатки великой древнегреческой культуры, прежде всего ее пластические художественные результаты. Но база, так или иначе, сохранилась, и картина мира, созданная в Элладе, все же присутствует до сих пор в европейском видении реальности.
* * *
Поразительно, но многие догадки о влиянии природы тех или иных типов языков на характер мышления и соответственно на выработку той или иной картины мира, мы обнаруживаем в уже, казалось бы, оставшемся в прошлом труде А. Тойнби «Постижение истории». Обратимся, к примеру, к его сравнениям о принципиальном различии языков, исходя из понимания их внутренней организации, выработанных средств описания действительности, на которые влияет непосредственная плоть языка. Ему, А. Тойнби, представляется, что клинопись, иероглифическое письмо или типы языков, входящих в индоевропейскую семью, порождают в определенном отношении оригинальные картины мира, отличающиеся друг от друга многими и многими аспектами.
Причем это отличие не будет сводиться к большей гибкости данного языка для передачи через зафиксированный тип алфавита и звукоряды (слова), при помощи которых человек описывает действительность. Но они сами (языки) одновременно выступают и как различный материал, имеющий свои преимущества или недостатки в тех или иных случаях их (языков) преломления в процессе выговаривания бытия.
Тойнби пишет: «Возьмем историю письменности, этого древнейшего средства передачи мысли не в звуковом выражении, а через символ или знак, способный сохраниться в Пространстве и Времени… Возможно, наиболее громоздкой из когда-либо изобретенных человеком является китайская письменность, где иероглифы эволюционировали практически без упрощения и где