Ладно. Где тут черника? А еще можно наделать стрел из прямых и гибких ветвей деревьев, растущих здесь. Или даже сделать лук. Сколько раз я пытался сделать лук! Да и каждый из нас. Конечно, то, что получается, похоже на лук, но стреляет он очень плохо, слабо и как-то совсем не так. Стрелы-ветки пролетают совсем немного и плашмя ударяются в мишень, если вообще долетают до нее. Может, в этот раз получится хороший лук? Нет, сначала надо раздобыть резинку – это ведь самая главная часть лука. Деревьев-то вокруг много, а вот резинок… Та, которая была в прошлый раз, куда-то делась, да и была уже плохой. Тот лук сломался, когда я решил попробовать, как далеко он выстрелит толстой палкой, случайно попавшейся мне под руку. Но ничего, один мальчик из соседней группы говорил, что у него есть резинка, надо будет выменять ее на что-нибудь. На что?
Мы разбредаемся кто куда. Кто-то идет за черникой, кто-то за стрелами, кто-то так, непонятно куда. Мы с другом сорвали по тонкой длинной палке. Нет, это не стрелы. Это кнуты! Как лихо они бьют по траве! Мы стегаем крапиву. Здорово! Другие увидели это и тоже стали срывать себе кнуты. Скоро от нашей крапивы ничего не осталось – больше нечего стегать. Ну вот. Мы первые придумали! Ладно. Ничего.
Я прохожу мимо черники. Нет, у меня совсем другое дело. Но на глаза попадается одна очень крупная и спелая ягода, трудно пройти, не сорвав ее. Ну, разве что одну. Уж очень она большая и, наверно, вкусная. Я наклоняюсь за ней и срываю. Тут же мне попадается другая, не хуже, а то и больше этой. Нужно сорвать и ее. Всё. Скоро мы с другом сидим в зарослях черники и срываем ягоды вокруг себя. Вкусно! Куда это я шел? А, неважно. Руки и язык становятся синими от ягод, мы смеемся.
Воспитательница зовет всех к себе – пора уходить. Я так и не поймал ни жука, ни головастика. Теперь уже поздно. Если быстро не прибежать и не встать в строй, где нас всех пересчитают, то будут ругать. Ладно, завтра. Куда они денутся?
Когда мы шли по дороге в лагерь, было нечего делать, только идти и глазеть по сторонам. Я вдруг вспомнил, что я взрослый. Воспитательница впереди. Н-да, пожалуй, я старше ее. Друг стал говорить мне что-то про головастиков.
– Завтра поймаем, – отмахнулся я. Интересно было слышать, как говоришь детским голосом. Да и вообще, мир кажется совсем другим с высоты этого детского роста. А может, дело не в росте? Или не только в росте?
Что же теперь? Что мне делать с этой моей взрослостью в детском теле? Взять и удивить воспитательницу какой-нибудь фразой или еще чем-то? Нет, не так уж это интересно, да и потом она будет странно смотреть на меня, относиться не как к другим. Зачем мне это? Тогда что? Как-нибудь удивить своих сверстников? Тоже не стоит. Пожалуй, вот что. Те двое ребят из старшей группы. Вчера они приставали ко мне, смеялись и даже стукнули пару раз. Мало того, что старше, да еще и двое. Наверно, я смогу справиться с ними, имея взрослые навыки, они ведь дети. Хм. Вот так… Я собрался бить детей? Н-да… Ну а сам-то я кто? Хм. Интересный вопрос!
Друг опять пристает с какими-то глупыми разговорами. Теперь про лук. На что же все-таки выменять эту резинку? Конфеты? Жалко. Я сам люблю конфеты. Тогда что?
Воспитательница и те, кто идут впереди вместе с ней, начинают петь веселую песенку. Все подхватывают. А, ладно. Я тоже подпеваю им.
Вот и лагерь. Скоро обед. Мы пришли как раз к нему. За обедом в столовой жарко. От кухни идет жар и всякие запахи. Нас четверо за столом. В прошлом году столы стояли в ряд и все сидели вместе, а теперь столы расставлены по всей столовой, и все сидят по четыре. Так лучше, мне так нравится больше – можно разговаривать, негромко смеяться и меньше следят за тем, чтобы мы доедали все.
После обеда тихий час. Все ложатся в кровати. Совсем не хочется спать. На что же поменять эту резинку? Нет, разговаривать нельзя – воспитательница ходит по коридору и заглядывает к нам в палату. Приходится закрывать глаза, притворяться, что спишь. Некоторые и правда спят. Никогда не понимал, как это можно спать днем.
– Я знаю, где можно достать кремнии, – шепчет друг на соседней кровати. – Хорошие, от них много искр.
Я не успеваю ответить – опять заглядывает воспитательница, и приходиться закрывать глаза. Да, кремнии – это здорово, кремнии могут пойти за резинку. После полдника надо будет заняться этим. Хотя сегодня кино. Говорят, уже привезли. Интересно какое? Можно, конечно, и не пойти, но нет. Кино привозят всего два раза в неделю. Пропустить кино? Нет, это совершенно невозможно.
– Завтра сходим, – шепчу я другу. – Сегодня кино.
Он кивает.
– Там еще… – начинает говорить он.
Но тут мы слышим окрик воспитательницы:
– Ну-ка спать!
И спешно зажмуриваемся.
Я открыл глаза. Как славно сидеть здесь под деревьями! Но все, хватит, пора жить своей жизнью, своими чувствами. Нужно уходить, а то еще, чего доброго, она выйдет из дома. Не знаю, что будет со мной, если я увижу ее. Нет, лучше не пробовать. Здесь хорошо. Здесь легко и радостно. Но больше я не приду сюда. Нет. Нужно жить своей жизнью. Я улыбался. Солнечные блики на моем лице. Деревья шумели листвой. Я встал, еще раз оглянулся вокруг и ушел, благодарный солнечному свету, зеленым листьям и ей, и ей…
* * *
Прошла неделя. Я заезжал к Сергею Степановичу. Он сказал, что отдал свою рукопись профессору, тот обещал прочитать и дать ответ дней через десять. Время уже подходило, Сергей Степанович нервничал. Впрочем, не слишком сильно. Если так можно сказать, белыми нервами. Хотя, конечно, он не мог оставаться спокойным, я понимал его и, признаться, сам тоже с некоторым беспокойством ожидал развязки. Но приходилось изображать оптимистичность, успокаивая Сергея Степановича, и, наверно, оптимистичность здесь была вполне уместна. Все ведь действительно работало. Дело было верное.
После окончания рабочего дня, мы с Сергеем Степановичем посидели в уличном кафе у метро, пили пиво. Я рассказывал ему что-то веселое, стараясь отвлечь. Рассказал, как был ребенком. Сергей Степанович улыбался, слушая меня. Потом стал немного грустным. Я поинтересовался, в чем дело.
– Я тоже так хочу, – признался он. – Вы рассказываете столько всего… Я тоже хочу путешествовать в свое прошлое и будущее, быть ребенком…
– Ну вот, – я улыбнулся про себя – сейчас он как раз и говорил как ребенок. – Пожалуй, здесь я вам ничем не могу помочь. Это уж вы сами как-нибудь. Вы ведь не единственный хирург на свете. Как там у вас это делается? Разработаете методику, натаскаете учеников и получите себе в голову ваше устройство.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});