Читать интересную книгу Яик-Горынович - Павел Георгиевич Малов

шалостях дворянских недорослей, воспитанных развратными французскими гувернерами. А уж у них в Париже подобных женоподобных мужичков хоть пруд пруди. Некоторые, не стесняясь, даже по улицам ходят в дамских нарядах, с зонтиками в руках. В Санкт-Петербурге, правда, до этого еще не дошло, но агенты Тайной полиции уже не раз докладывали императрице, что в гвардии на этот счет не благополучно… Некоторые офицеры содержат при себе мальчиков, якобы как слуг и денщиков, на самом же деле… Но Бог им судья! Императрица, переписывавшаяся с самим Вольтером, считала себя прогрессивной европейской правительницей и смотрела на эти вещи сквозь пальцы. Нравятся господам дамские панталоны, корсеты и мальчики – пожалуйста, пусть развлекаются! Лишь бы не в ущерб службе.

Самой императрице весьма нравились белые, в обтяжку, штаны на великолепных гвардейцах. Штаны прилегали к телу столь плотно, что все вырисовывались четко, со всеми деталями и тонкостями… Так что Фике во время парадов и церемониальных маршей не отрывала глаз от этой части военной гвардейской формы. Мысленно она легко дорисовывала все остальное, скрытое белой тонкой материей, и на глаз определяла размеры… и лидера… И Фике с сомнением думала, что, возможно, сильно поторопилась с выбором фаворита …

Занятая всеми этими любовными проблемами, Екатерина не очень вдавалась в государственные дела, предоставив сие Никите Панину и министрам. Правда, сильно всполошилась, когда узнала о появлении в Казанском остроге бродяги, некоего донского казака Емельки Пугачева, который назвался именем покойного Петра Третьего.

– Как, очередной самозванец? – гневно вскричала царица, намекая на объявившегося не так давно в Царицыне Петра Богомолова. – И куда только смотрит тайная полиция, если у нас воры и самозванцы вырастают, как грибы после дождя!

Принесший эту новость чиновник Тайной канцелярии виновато пожал плечами.

– Мы делаем все, что в наших силах, но народ бунтует. Много подстрекателей и крикунов… По кабакам наши переодетые агенты отлавливают таких субчиков и препровождают в каталажку.

– Плохо работаете, господа. За что я вам только деньги плачу, – подытожила Екатерина. Вынесла свой вердикт: – Дело о новом самозванце взять под особый контроль, препоручить для дальнейшего разбирательства и вынесения приговора Сенату, мне подать для высочайшего утверждения.

Ночью, отдаваясь в спальне Григорию Орлову, невольно подумала: «Казак… донской казак Емелька Пугачев… Чернобородый каторжник в клетке из эротических снов… Странное совпадение! Назвался моим покойным мужем… Значит, хочет меня? Императрицу! Простой казак… Глупый. Неужели сие безумное желание стоит собственной головы? Хотя ничего предосудительного за ним, кажется, нет… Нет ли?»

Орлов впал в экстаз и задышал прерывисто и часто, застонал протяжно…

– Гришенька, не кричи так громко, сын Павлуша услышит. – Екатерина предостерегающе зажала ему рот ладошкой, пахнущей дорогими парижскими духами. – Ты не знаешь, тот казак, новый самозванец… Ну, Емельян Пугачев, ничего такого преступного не совершил? Не убил никого, случаем?

– Полно, Фике, охота тебе по всяким пустякам голову ломать, – отмахнулся Григорий, продолжая свое занятие. – Совершил, не совершил, какая разница? Голову ему с плеч долой, и вся недолга! Чтоб другим неповадно было.

– Какой ты жестокий, Гришенька, – хмыкнула под ним Екатерина.

Орлов наконец расслабился, отвалившись от сдобного тела полюбовницы на подушки. Довольно заурчал, как пресытившийся кот:

– Катюша, ты – прелесть! Я в восторге… Это восхитительно и незабываемо!

– Ну да, как будто в первый раз, – засмеялась голая императрица, перекатываясь по просторной кровати. – А скажи, любезный, это большой грех – чужим мужем назваться?

– А-а, ты все о том самозванце? – скривился Григорий Орлов и помрачнел, ревниво почуяв соперника. – Выбрось ты его из головы, Фике! Что тебе до неразумного мужика?

Екатерина не согласилась:

– Он, как мне докладывали, не из крепостных, а вольный. Донской казак станицы Зимовейской… К тому же из младших офицерских чинов, хорунжий, выслужившийся в нынешнюю Турецкую кампанию. Геройская, должно быть, личность…

– Полно, Катюша, самозванца нужно примерно наказать: выдрать всенародно кнутом, клеймить и сослать навечно в Сибирь, – сказал Орлов, снова принимаясь страстно обнимать и лобзать императрицу.

Екатерина представила на его месте чернобородого, закованного в кандалы Пугачева и вся задрожала от возбуждения. Она подумала, что беглый каторжник, должно быть, не отказался бы провести с ней ночку-другую… И был бы, наверное, куда более неутомимым любовником, чем любезный ее сердцу Гришенька.

Присланное сообщение казанского губернатора фон Брандта о каторжнике Пугачеве долго рассматривалось в первом департаменте Сената. В сопроводительной записке Брандт пространно излагал свои частные мысли, полагая, что предерзостные слова Емельяна Пугачева о том, что он якобы является императором Петром Третьим, сказаны им спьяну в кабаке таким же бездельникам и бродягам, как он сам. Большого значения казанский губернатор этому не придавал и предлагал наказать невежественного казака за его пьяную болтовню плетьми.

В ответ на рассмотренное первым департаментом Сената дело о преступлении Емельяна Пугачева императрица издала именной указ, в котором повеле-вала:

«Оному Пугачеву за побег его за границу, в Польшу, и за утайку по выходе его оттуда в Россию о своем названии, а тем больше за говоренные им яицкому казаку Пьянову… возмутительных вредных слов, касающихся до побегу всех яицких казаков в Турецкую область… учинить наказание плетьми и послать, так, как бродягу и привыкшего к праздной и предерзостной притом жизни, в город Пелым, где и употреблять его в казенную работу такую, какая случиться может, давая за то ему в пропитание по три копейки на день. Однако ж накрепко за ним смотреть того, чтоб он оттуда утечки учинить не мог».

Екатерина хотела было сослать дерзкого самозванца в Петропавловскую крепость, чтобы при случае взглянуть на него, но вовремя спохватилась и переменила решение. Григорий Орлов был безумно ревнив и мог запросто поквитаться с Пугачевым в крепости. Она вспомнила участь своего покойного мужа, Петра Третьего, которого она категорически запретила убивать, но которого, тем не менее, задушил в пьяной ссоре родной брат Григория силач Алексей Орлов.

Екатерина последнее время все более и более тяготилась опекой Орловых, но выйти из замкнутого круга не могла. Лихие братья-гвардейцы, можно сказать, на своих плечах возвели ее на российский престол, и ответить черной неблагодарностью она не могла. Но и быть пешкой в чужих руках – тоже!

Именной указ императрицы пришел в Казань, когда Емельяна Пугачева в остроге уже не было. Вдвоем с таким же колодником Парфеном Дружининым, подговорив караульного солдата Мищенко, он бежал. Брандт разослал по всем дорогам сыскные команды, но поиск беглецов не дал никаких результатов, они как в воду канули. Пришлось докладывать об этом прискорбном случае в высочайший Сенат.

Екатерина была вне себя от раздражения: какой-то казак портит ей кровь своими побегами, и она должна заниматься его презренной персоной, как будто в государстве нет дел