Читать интересную книгу Яик-Горынович - Павел Георгиевич Малов

не сдавались, галдящей дружной сворой накидывались на русских, ударами крепких кулаков опрокидывали то одного, то другого навзничь. Русские мужики взъярились, в руках у атаманов засверкали ножи.

– Бей панив, спасай батьковщину! – неистово орал батько Коляда, припомнив ненавистным ляхам свой глаз, потерянный в одном из набегов запорожцев на Краков.

Ножом он орудовал наиболее усердно, так что уже не один конфедерат валялся с распоротым брюхом на скользком от крови полу. Поляки и инородцы, в свою очередь, резали русских колодников самодельными заточками, которые от нечего делать месяцами терпеливо и усердно изготавливали тюремные умельцы.

Шум беспощадной резни наконец-то услышали и надзиратели. Железная дверь камеры с треском распахнулась, и в помещение бегом ворвалась группа солдат с ружьями наперевес. Бравый сержант громко подал команду: солдаты остановились у входа, быстро вытянулись в цепочку, вскинули ружья.

– Прекратить бунтовать! Разойтись по местам, – зычно приказал сержант и выхватил из ножен тесак. – Считаю до трех, ежели не послухаетесь, стреляю! Раз…

Дерущиеся насторожились.

– Два!.. – продолжал угрожающе солдатский начальник.

Арестанты поняли, что унтер-офицер не шутит и, попрятав в складках одежды ножи и заточки, веером сыпанули в разные стороны. Хлопуша с сожалением глянул на ненавистного пана Калиновского, которого так и не успел достать острым ножом. Сплюнув с досады, потащился к своим нарам. Через миг только тела убитых и раненых в драке арестантов остались лежать на полу. Сержант приказал солдатам оцепить место недавнего кровавого побоища и никого к нему не подпускать. Отправил одного мушкетера за комендантом острога.

2

О чрезвычайном происшествии в остроге в тот же день стало известно губернатору Рейнсдорпу. Он готовился к вечернему балу у себя во дворце в честь одиннадцатилетнего юбилея со дня коронации императрицы Екатерины, когда прибыл гонец с сообщением.

– Кто зачинщики беспорядков? – с гневом спросил Рейнсдорп.

– Не могу знать, ваше превосходительство… Идет следствие, – вытянулся в струнку прибывший подпоручик. – Дежурный унтер-офицер докладывал, что резались поляки, сторону коих приняли башкирцы и прочие мерзавцы-бутовщики из магометан, супротив отменных злодеев из наших субчиков, главнейших ватажных главарей со товарищи. Среди оных особым дерзновением отличается некий Хлопуша, битый кнутом на каторгах и каленым железом пытан неоднократно, со знаками «ВОР» на лбу и щеках, и ноздри у того вора рваные.

– Ну так повесьте этого Клопуш на виселица, чтоб другим не повадно был, – вынес строгий и легкомысленный приговор губернатор Рейнсдорп.

Был он, к слову сказать, из датчан, лютеранского вероисповедания. И в детстве родители плохо выучили его говорить по-русски, предпочитая нанимать гувернеров из далекой, свободолюбивой, но ветреной Франции.

– То есть как повесить, ваше превосходительство? – растерялся офицер. – Без суда и дознания истинных причин?

– Хорошо, разбирайтесь, подпоручик, а мне недосуг, – отмахнулся от этой мало значащей для него проблемы губернатор. – Как закончите, представите в губернскую канцелярию подробную сентенцию обо всем в письменном виде. Все. Ступайте, гер офицер.

И губернатор продолжил хлопоты по подготовке к предстоящему балу. Едва ли не больше мужа суетилась дородная, в летах, но все еще пытавшаяся молодиться губернаторша. Ей помогали личные адъютанты его превосходительства. На городской рынок и в шумный, восточный Караван-сарай были посланы десятки людей, включая главного повара, дворецкого, кладовщика в сопровождении многочисленной прислуги и нестроевых солдат-носильщиков для закупки продуктов и всего необходимого для вечернего торжества. Солдаты и слуги нагружали покупками целые возы и препровождали их потихоньку к губернаторской резиденции. На повозках испуганно кудахтали куры, крякали утки, визжали как резаные молочные поросята. Блеяли бежавшие за телегами овцы, жалобно мычал привязанный к задку телок. В плетеных из лозняка корзинах билась еще живая рыба, кровянели свежими срезами мясистые говяжьи окорока. На других возах горами возвышались крупные зеленые ядра арбузов и продолговатые медовые узбекские дыни. Восхитительный натюрморт дополняли россыпи крутобоких розовых яблок в ивовых плетеных кузовах, разнообразные огородные овощи, целые стога зелени, длинные прямые стебли лука и чеснока.

За телегами, улюлюкая, бежали толпы городских мальчишек, выпрашивая у возчиков и солдат яблочко или грушу. Раскосые, черные, как земля, нахальные татарчата норовили стащить что-нибудь под шумок. Ревели встречные верблюды, на спинах которых между горбами важно восседали бухарские и хивинские купцы. Ржали кони, которых степные киргиз-кайсаки из Малого жуза Нурали-хана огромными табунами пригоняли к городу, в Меновый двор. Жизнь в Оренбурге текла своим чередом, и ничто не предвещало близкой опасности.

В городских богатых домах крупных губернских чиновников, состоятельных купцов, штаб-офицеров местного гарнизона, живших в Оренбурге помещиков женщины еще загодя, с рассвета, а кое-кто и со вчерашнего вечера, готовились к блистательному балу. Подгоняли с портнихами вечерние платья, месяцами пылившиеся без всякого применения в гардеробе, примеряли в спальне перед амурными зеркалами кружевное шелковое нижнее белье, выписанное по случаю из Парижа, украшали себя драгоценностями и всякими блестящими, затейливыми побрякушками, опрыскивали замысловатые прически восточными благовониями и духами из лучших торговых домов Европы.

Раболепное преклонение перед всем иностранным считалось в высшем оренбургском обществе знаком высокого тона и веянием нового времени. Чтение новомодных французских любовных романов вскружило неразумные головы местным ветреным красавицам, а прогрессивные и революционные идеи философов-просветителей Вольтера, Дидро, Монтескье и Руссо заразили дворянскую золотую молодежь духом неприятия всей этой отжившей отечественной консервативной азиатчины. Молодые помещичьи недоросли были настроены демократически, рвались в учение за границу, а над всем русским, особенно что касательно допетровской эпохи, откровенно потешались, седых старичков в вылинявших, обсыпанных перхотью елизаветинских мундирах брезгливо сторонились.

Местные гарнизонные щеголи-офицеры считали Оренбург невообразимой дырой, тяготились службою, с тоски пили горькую, жестоко мордовали подчиненных солдат и вовсю волочились за каждой юбкой, не разбираясь, где барышня, а где замужняя дама. Предстоящий губернаторский бал для оных, был, естественно, манной небесной, и они страстно ждали его, убивая время в биллиардной или в Офицерском собрании. Обыватели немало дивились на все эти грандиозные хозяйственные приготовления и шутили промежду собой, что не иначе как господин губернатор решили вдругорядь жениться.

Бал грянул в строго означенное время, к которому во дворец стеклись многочисленные гости: и приглашенные, и сами себя пригласившие. У входа строгого отбора не было: достаточно только назваться дворецкому, присовокупив к визитке должность и чин, и он тотчас пропускал пару в гостиную, где уже играла музыка и носились по паркету блистательные кавалеры со своими дамами. Здесь был весь цвет служилого и поместного дворянства: правая рука Рейнсдорпа вице-губернатор Старов-Милюков, обер-комендант Оренбурга генерал-майор Валленштерн, атаман Оренбургского казачьего войска Василий Могутов, член-корреспондент Санкт-Петербургской Академии наук Рычков, директор пограничной таможни Обухов, губернский прокурор Ушаков, полицеймейстер, командиры расквартированных в городе пехотных батальонов, почтмейстер и другие высокие лица. Почти все были с дамами, кучковавшимися отдельным обществом у противоположной стены. Возле них,