альным корреспондентом в аппарате «Известий», пришла идея свести на га-
зетной странице людей, бывших при подавлении Пражской весны по обе
стороны, попытаться понять, как за треть столетия трансформировались
(если трансформировались) их взгляды. Среди тех, кто нас интересовал, был
и Яковлев. Академик, депутат парламента, один из ближайших к Горбачеву
«прорабов перестройки», он возглавлял комиссию по реабилитации жертв
политических репрессий, имел дюжину других общественных постов, хотя
прежнего могущества больше не было. Когда я назвал в телефонную трубку
свое имя, в его памяти оно вряд ли связалось с конкретным эпизодом, в пар-
тийной практике одним из множества, а для меня едва не ставшим изломом
жизни.
Он не узнал меня. Мало ли кого на своем веку он отчитывал. Но взгляд
из-под больших очков был пристален и цепок. Мы представились друг другу,
как при первом знакомстве. Он все еще окал на ярославский манер, но уже
слабее.
И тут я услышал неожиданное.
Сколь ни сложны были отношения внутри партийной верхушки, каки-
ми скрытными ни выглядели они со стороны, можно было ожидать, что под-
готовкой военной акции в Чехословакии с привлечением до полумиллиона
солдат и чреватой европейским пожаром, займутся идеологи, способные
убедить своих и чужих в ее вынужденной необходимости. Но даже для пер-
вого заместителя заведующего отделом пропаганды ЦК все было, по словам
Яковлева, как гром среди ясного неба. Пропагандистское обеспечение с са-
мого начала «возложили на органы безопасности и военную разведку» 18.
Утром 21 августа, когда Яковлева вызвал П.Н.Демичев, войска уже были
в Чехословакии. В кабинетах говорили только об этом. Одни со злорадством
(«Давно пора!»), другие со скепсисом («Кто знает, как ответит Запад!»), а
уверенные, что это ошибка руководства, такие тоже были, молчали, чтобы
не навлечь на себя беды. «По решению Политбюро тебе нужно сегодня выле-
теть в Прагу. С тобой летит группа журналистов», – сказал Демичев. «А что
делать-то?» – не понимал Яковлев. «Там Мазуров, он объяснит». На аэродро-
ме у военного транспортного самолета его ждали двенадцать заместителей
главных редакторов и обозревателей ведущих газет, журналов, радио и те-
левидения, с ними семьдесят связисток. Предстояло действовать, исходя не
из знания обстановки, а только руководствуясь задачей донести до чехов и
до народов мира неоспоримую советскую правоту.
«Когда самолет приземлился в Миловицах и мы выехали на улицы го-
родка, у меня внутри все оборвалось: на жердях раскачивались повешенные
муляжи советских солдат. А на воротах масляной краской: “Ваньки, убирай-
тесь к своим Манькам!” Мы были воспитаны в духе дружбы, я по характеру
человек наивный, мне хочется верить: если товарищество, так товарище-
ство, единство, так единство. Увиденное не вмещалось в голове; сюрреали-
стическое зрелище – чучело нашего солдата на виселице – меня окончатель-
но добило. Вроде и должность у меня высокая, но, видно, я запоздалый в
этом отношении ребенок. Я вдруг оказался в первом классе реальной поли-
тики».
На болгарских бронетранспортерах группу перебросили из Миловиц в
Прагу, в советское посольство. Там все чем-то руководили, куда-то бежали,
звонили, пересказывали друг другу слухи. Как стало ясно, первая задача
группы – быстрая передача в Москву, для средств массовой информации, со-
общений о замене прежней власти новым «рабоче-крестьянским правитель-
ством» и материалов в поддержку этих перемен. Когда затея провалилась и
листовки в поддержку нового правительства сожгли, московские пропаган-
дисты стали искать другую работу. В состав группы включили жившего в
Праге радиоинженера Генриха Юшкявичуса, советского представителя в
Международной организации по телевидению и радиовещанию. Он помог
пустить бездействовавший на холме Цукрак, вблизи Праги, мощный пере-
датчик и в первое время, не имея других кассет, крутить биографические
фильмы о Людвике Свободе. Это все же пристойнее, чем затея политработ-
ников воинских частей: те разъезжали на бронетранспортерах по улицам,
люди им плевали в лицо, а они разбрасывали доставленную из Москвы газе-
ту «Правда» с репортажами о том, как по-братски встречает население совет-
ских воинов.
Червоненко давал Яковлеву указания готовить для печати дезинфор-
мацию. Яковлеву делать это не хотелось, он пошел к Мазурову. В отличие от
посольских работников с их жесткой позицией во всем Мазуров был мягче,
деликатнее. Он пригласил посла и сказал обоим: «Давайте разделим: один
занимается дипломатией, другой идеологией. Не будем смешивать».
«Едем на Вацлавскую площадь; там все бурлит. Молодые и старые пра-
жане обступают наших танкистов: “Зачем вы пришли? Мы тоже за социа-
лизм, хотим защитить его от сталинизма, от бюрократизма. .” Слушаю и ду-
маю: я тоже хочу этого, и говорю об этом чехам. А в ответ: “Так какого черта
вы пришли? Что вы тут делаете?”
Кто-то мне сказал, что в провинции неспокойно. Я предложил ребятам-
журналистам выехать за город, в сельскую местность. Миша Сагателян по-
ложил на колени автомат, мы поехали в поселок, где стояли наши танки.
Смотрим, на танке сидят наши солдаты и чешские девчонки, шутят, разгова-
ривают, Вечером, оказывается, у них танцы. Потом пришло сообщение о дра-
ке между нашими военными и местным населением. Первая мысль была:
бьют советских солдат. Оказалось, чешские ребята подрались с танкистами
из-за девчонок.
Прошло семь дней; мы возобновили выпуск “Руде право”, из Дрездена
везли листовки и воззвания на чешском языке. Больше делать было нечего.
Прихожу к Мазурову: мне пора возвращаться. “Ну что же, – говорит, – я тебе
не начальник”. Я вернулся в Москву к прерванной работе по подготовке но-
вой Конституции СССР.
Работаем на даче в Волынском. Вдруг звонит Черненко, заведующий
общим отделом ЦК. “Я слышал, ты в Чехословакию летал?” Я говорю – да… И
начинаю рассказывать о впечатлении. Бессмысленно воевать против Дубче-
ка: надо или поддерживать власть или оккупировать по-настоящему, вво-
дить комендантский час и т.д. Вспоминаю о пьяном шалмане в посольстве,
как по территории бродил непросыхавший Кольдер, еле держась на ногах,
грозя “поддать мировому империализму”. Черненко прерывает меня: “Будь у
телефона, я перезвоню”. Минут через пятнадцать звонит: “Через сколько
времени ты можешь быть у Леонида Ильича?” Я как был в спортивном ко-
стюме, так и поехал на дежурившей машине в ЦК.
Брежнев принял сразу же: “Ну, рассказывай…” Слушает внимательней-
шим образом. Дубчек, говорю я, фактически признанный лидер, он просто
романтик, его и его команду лучше оставить в покое. По-моему, в случив-
шемся много надуманного, резкие движения сейчас вряд ли оправданны,
надо искать другой путь. Брежнев не перебивает, не спорит. Рассказываю о
впечатлении, поразившем меня: в нашем посольстве генералам КГБ
Н.С.Захарову (первый заместитель председателя) и Г.К.Циневу (заместитель
председателя) всюду мерещатся западные немцы, на каждом шагу они видят
“происки” НАТО, постоянно “предотвращают” диверсии на железных дорогах
и “провокации”. Ужас слушать. Умышленно нагнетают страх и дезинформи-
руют Москву. Этим они занимались и прежде, влияя на принятие решения о
вводе войск. В событиях оба сыграли огромную разрушительную роль.
Брежнев молчит, хотя генерал Цинев, начальник 2-го Главного управ-
ления (контрразведка), в КГБ его человек, напрямую его информировавший,
пользующийся его доверием. Они в близких отношениях, но я этого не знал.
“Спасибо тебе, – говорит Брежнев. – Только прошу тебя, не рассказывай об
этом Косыгину”. До сих пор не могу понять, какую струну задевал мой рас-
сказ в их спорах между собой».
После возвращения из Чехословакии Яковлев работал над текстом но-
вой Конституции и параллельно над постановлением ЦК «О повышении по-
литической ответственности журналистов» (когда я и попал ему под горя-
чую руку), но случился эпизод, едва не стоивший ему карьеры. Позвонил
секретарь ЦК К.Ф.Катушев: «Слушай, надо новую чехословацкую “Белую кни-
гу” создать» 19. Сослался на обмен мнениями на Политбюро, но похоже, что
мысль ему самому пришла в голову. В отделе пропаганды привлекли ученых-
богемистов, стали переводить «Черную книгу», как назвали «Семь пражских