– К оранжерее?
– Да, к оранжерее, прилегающей к дому номер четыре по улице Плюме.
– Эта оранжерея и есть место, где они собираются?
– Да, или, во всяком случае, она ведет к этому месту, это несомненно,– отвечал господин Бланшар.
– А вы пробовали туда проникнуть?
– Оранжерея была заперта. Алмаз, который я постоянно ношу на пальце, мог бы оказать мне серьезную помощь в этих обстоятельствах: я мог бы воспользоваться им, чтобы вырезать стекло, но от этой мысли я отказался, вспомнив, что я – садовник. К тому же было бы крайне неосторожно так близко подходить к этим домам среди бела дня. Я это понял и отложил свое расследование до сегодняшнего вечера.
– Вы говорите: «до сегодняшнего вечера»?
– Да, все это произошло сегодня утром.
– И вы хотите вновь проникнуть туда сегодня вечером?– воскликнул Филипп.
– Не позднее, чем через десять минут.
Филипп помолчал. Он дрожал как в лихорадке.
– Но почему же вы не остались там, раз уж вы туда попали? – продолжал он свои расспросы.– Ведь это было бы куда проще!
Господин Бланшар пожал плечами.
– Вот это да! Я должен был остаться там, чтобы меня начали разыскивать, чтобы забили тревогу, чтобы десяток-полтора привратниц, горничных и кухарок пустились за мной по пятам! Погубить таким образом все, чего я достиг своим переодеванием, и достичь того, чтобы стать посмешищем! Ну уж нет! Я вышел оттуда в сумерках так же, как и вошел,– через большую дверь,– пробормотав «спокойной ночи».
– Ну а теперь?
– А теперь я сделаю то, что сказал. В оранжерее, должно быть, полно народу – самый подходящий момент, чтобы подкрасться к ней и прижаться лицом к стеклу. Я уже собирался спуститься в сад по вышеупомянутому суку, когда заметил вас и узнал; я не стал спускаться, потому что захотел побеседовать с вами. Вы немного задержали меня, что верно, то верно, но я за это на вас не сержусь. Более благоприятного случая и представить себе невозможно: ассамблея в полном составе – там пятьдесят четыре женщины!
– Пятьдесят четыре!…
– Я ручаюсь, что, как бы они ни прятались, от меня не ускользнула ни одна! Их было пятьдесят четыре – если не всех увидишь, так всех услышишь. А если они собрались, то, могу поклясться, для того, чтобы поговорить… Прощайте!
– Так вы решились проникнуть туда снова?– спросил Филипп.
– Что за вопрос!
– Берегитесь!
– А чего мне беречься? Кого?– со смехом спросил господин Бланшар.
– Ну а если… если, к примеру, вас застанут врасплох?
– И что же дальше?
– Вас могут задержать как злоумышленника.
– Ни в коем случае.
– Но это появление…
– …вполне обосновано, поверьте мне. Сегодня утром я, используя все ту же стратагему, пробрался в один населенный… частный дом, как говорится в кодексе законов… и я подвергался совершенно реальной опасности. Но сегодня вечером – дело другое: сейчас я – хозяин положения.
– Как же это? Не понимаю.
– И тем не менее это, поверьте мне, совершенно очевидно. Днем или утром я прячусь, и меня застают на месте преступления; в самом деле, я должен остерегаться. А вот ночью – как раз наоборот: ночью прячутся они, и это я застаю их на месте преступления; тут выигрышная роль принадлежит мне. Теперь понимаете?
– Не совсем.
– Представьте себе, что тут какая-то тайна.
– И что же?
– Да то, что за молчание мне заплатят,– сказал господин Бланшар.
– Не рассчитывайте на это.
– А что еще тут можно сделать? Ведь нынче у нас девятнадцатый век!
– Но мы с вами, однако, на бульваре Инвалидов!
– А кроме того… это женщины!
– Вот именно – женщины! – повторил Филипп тоном, в котором чувствовались обида и горечь.
– Господин Бейль, я должен поторапливаться.
– Так вы идете?
– Сию же минуту.
– Один?
Господин Бланшар посмотрел на Филиппа с удивлением.
– Уж не хотите ли вы часом сопровождать меня?
– Но…
– Отвечайте.
– Ну что ж, отвечу! А что, если я хочу идти с вами, господин Бланшар?
– Это значит, что все поменялось бы местами самым причудливым образом.
– Что вы хотите этим сказать?
– К сожалению, я вынужден был бы всеми доступными мне способами помешать осуществлению вашего желания.
– Ого!… Господин Бланшар!…
– Это будет так, как я имел честь вам сообщить.
– Но почему же вы хотите помешать мне? – спросил ошеломленный Филипп.
– Так вы не поняли?
– Нет.
– Вы не понимаете, что все эти ночи, дни, недели я в одиночку подвергался всяким опасностям, в одиночку испытывал все тревоги, в одиночку строил и осуществлял все комбинации? Вы не понимаете, почему я хочу собрать все плоды моих усилий и моей безрассудной храбрости?… И вы полагаете, что в тот момент, когда я могу достигнуть цели, я возьму себе товарища? А для чего? Чтобы он следил и следовал за мной?… Игра не стоит свеч.
– Я хотел всего-навсего разделить все опасности.
– Ну уж нет! Ну нет!
– Однако…
– Господин Бейль! Не заставляйте меня сказать вам, что таким образом вы плохо отблагодарили бы меня за все, что я для вас сделал.
– Я знаю, что всем обязан вашей самоотверженности.
– Так будьте же благоразумны и не отнимайте у меня славы моих открытий; не превращайтесь в моего Америго Веспуччи.
Филипп пребывал в нерешительности.
Его заставило поколебаться отнюдь не красноречие господина Бланшара; господин Бланшар был у него на втором месте.
А на первом месте у Филиппа Бейля была его супружеская честь, была забота о своем покое.
Должен ли он был проследить за женой до конца, другими словами – проникнуть за ограду?
Была ли у него уверенность, что, сделав из своей ревности публичное зрелище, он не станет на этом пути посмешищем?
Посмешищем! Это-то слово и заставило Филиппа Бейля остановиться. Опасность оказаться смешным, быть может, и существовала за этим поясом укреплений, она могла подстерегать Филиппа или надеялась его подстеречь и готовилась покрыть его позором на первом же шагу. А в таком случае разумнее было бы повернуть назад.
Но, когда он уже принял это решение, в голову ему пришла другая мысль, мысль серьезная и тревожная.
До какого момента должен он позволять господину Бланшару видеть то, что он, Филипп, не хочет или же не дерзает увидеть? И не заключается ли его супружеский долг в том, чтобы помешать господину Бланшару очутиться с Амелией лицом к лицу? Зачем же он, Филипп, делает господина Бланшара свидетелем чудовищного скандала?
Так-то оно так, но тем не менее без господина Бланшара, без этого наперсника, которого поставил у него на пути услужливый случай, Филипп ничего сделать не может; глубже, чем когда бы то ни было, он погрузится во тьму подозрений, обступивших его со всех сторон. Что же делать? И чего делать не надо?