Повернул голову, чтобы обласкать левую грудь и одновременно расстегнул пуговку на джинсах, просовывая руку вниз. Застонали оба, одновременно, в одной тональности. Маша изогнулась в попытке уйти от настойчивых пальцев. Какое там! Диметриуш не собирался сворачивать с намеченного пути и со скоростью локомотива пёр к цели. Тем более что цель не особо-то и сопротивлялась, наоборот, встретила захватчика призывной мягкостью и жаркой влагой.
— Такая… узкая, — выдохнул сипло, проникая, поглаживая, с ума сходя от того, как танцуют женские бёдра на его руке, как выкручивается гибкое тело в погоне за наслаждением, почти взрываясь от тёмно-зелёного, почти чёрного пламени, бушующего в глазах напротив.
Он вдруг вспомнил, как Маша, доверчиво опустив веки, позволила ему гладить своё лицо, и подумал, что в следующий раз обязательно надо будет раздобыть ленту, чёрную, кружевную. Или лучше зелёную, из скользкого атласа.
— Ди-и-има, — девушка жалобно всхлипнула, вскрикнула почти, беспомощно откидывая голову. Так правильно, так невообразимо, так безукоризненно верно выстанывая его имя, что голова шла кругом.
Поэтому, наверное, он не сразу понял, что происходит, а поняв, не поверил. Он же едва коснулся, только начал трогать, знакомиться с её отзывчивым телом, он и трети не сделал из того, что собирался, а Маша задрожала, широко распахнув глаза и растерянно прошептала:
— Мне кажется, я сейчас…
— Погоди!
Охренеть до чего чувствительная!
— Погоди секундочку, моя хорошая!
Диметриуш с ужасом понял, что не успевает, что с ума сошёл, что забыл решительно обо всём. И не удивительно! Он всего лишь мужчина, а она натуральный динамит!
— Я… н-не могу, — и сама насаживается на его пальцы, издавая при этом совершенно невозможные звуки.
Не было времени ни на то, чтобы проложить трассу, ни на расчёты, ни на анализ ситуации. Да и желания всё это делать, если быть до конца откровенным, тоже не было. Мало того, если бы Димону сейчас сказали, что он умрёт, если продолжит целовать эту девушку, он бы ответил, что всегда мечтал умереть от оргазма. И по всей вероятности, от чужого. Потому что Маша, наплевав на всё, самозабвенно и абсолютно эгоистично двигалась, рвано выстанывая что-то невразумительное.
Диметриуш прикусил нежную кожу на её шее и опрокинул негодяйку на песок, пытаясь одной рукой справиться с ширинкой и ремнём и всеми фибрами души ненавидя человека, придумавшего джинсы-стрейч. Поцеловал пупочную впадинку, встал на колени, чтобы снять с девушки кроссовки, но снял почему-то только один. Дёрнул джинсы, не сводя взгляда с танцующих бёдер, а затем забросил на плечо обе ноги с недоснятой до конца обувью и одеждой, не заморачиваясь с дальнейшим раздеванием, отвёл в сторону светло-голубой лоскуток трусиков и, наконец, вошёл. Резко, на всю длину, абсолютно ослепнув от яркости Машиного финала. Оглохнув от полноты её апофеоза.
И тут же, пока она ещё не пришла в себя, не давая ей ни малейшей возможности сделать это, начал двигаться, мощными ударами бёдер буквально выбивая их обоих из этой реальности в абсолютный вакуум оргазма, краем сознания отмечая, как закрутились вокруг них звёзды и многочисленные смерчи других миров.
Глава двадцатая, в которой героиню вынуждают примерить новый социальный статус
Дыхание выравнивалось медленно, а вот сердце продолжало заполошно трепыхаться.
— Маша…
Я зажмурилась.
Было восхитительно хорошо и от щекотного счастливого чувства хотелось смеяться. И ещё было очень-очень неловко, потому что я не знала, что теперь сказать Диметриушу и как на него вообще посмотреть.
— Машка, ну посмотри на меня, — словно подслушав мои мысли, тихонько позвал он. — Пожалуйста.
Я знала, что этим кончится. Ещё когда он врал о том, что устанавливает контакт, знала. И даже раньше уже поняла, к чему всё идёт. Только вместо того, чтобы возмутиться наглым домогательствам, я этим домогательствам откровенно потакала и участвовала во всём процессе абсолютно добровольно. И с огромным удовольствием.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Боже!
Прямо сейчас я жалела о том, что бесстыжий демон не стал моим первым мужчиной. Будь он на месте моего бывшего, я бы избежала унизительных разочарований и обвинений во фригидности. Я думала, что секс — это тоска и уныние, а оказалось, что это взрыв.
С другой стороны, то, что случилось между нами сейчас, не укладывалось в пресное понятие «секс». Это был ураган, смерч. Торнадо по имени Диметриуш Бьёри. Налетел, обескуражил, свёл с ума… Господи! Мы, кажется, даже не разделись до конца!
Не открывая глаз, я провела ногой по ноге, пытаясь определить, что на мне осталось из одежды, и замерла, споткнувшись о тихий смех.
— Стёпа Лиходеев проснулся утром, — насмешливо произнесли у меня над ухом, — трясущейся рукой провёл по бедру, чтобы определить, в штанах он или нет, и не определил… Машка, ну хватит. Давай ты уже мне всё выскажешь, и мы помиримся.
— Мы с тобой не ругались, — вяло заметила я. — И это не дословная цитата.
— Не дословная, зато фамилии совпадают очень забавно. Злишься?
Я пожала плечами и, собираясь сказать, что не за что мне на него злиться, открыла глаза.
— О, Господи!! — я ошалело огляделась по сторонам, а Диметриуш самодовольно хохотнул и протянул, бесстыже потягиваясь:
— Не льсти мне, я, несомненно, хорош, но до божественности этот раз определённо не дотягивал.
— Я убью тебя, — хмуро пообещала я, рассматривая бежевые стены и тяжёлые тёмно-бордовые шторы на окне. Мы точно находились не в Подвальном оазисе, ну или у меня от пережитого оргазма ещё мозги не встали на место.
— А мне казалось, что тебе понравилось…
— Диметриуш, кончай дурака валять! Где мы?
— Ну, не злись, — он поймал меня за руку, не позволяя встать с кровати — с кровати, черт подери, не с песочного пляжа! — и признался:
— В моей спальне. На Тринадцатом. Маш, ну чего ты? Всё же хорошо. Мы выбрались.
Разочарование окатило такой мощной волной, что голова закружилась.
— Выбрались… — я горько рассмеялась и оттолкнула его. — Пусти. Я хочу одеться. Где мои очки?
— Не знаю, — Димон пожал плечами и опустил взгляд к моей обнажённой груди. — Может, в Подвале остались. Я тебе новые куплю.
— Не надо.
Захотелось прикрыться, спрятаться от его облизывающего взгляда, и я поторопилась встать с кровати. Поправила джинсы, морщась из-за липкой влажности между ног. Затем схватила майку, лежавшую на краю кровати. Не свою — Димона. Оделась.
— Маша, что происходит?
— Ничего.
Мир расплывался перед глазами. То ли из-за моей близорукости, то ли из-за с трудом сдерживаемых слёз, но Пудю я смогла рассмотреть. Он лежал вне зоны видимости Диметриуша, нервно перебирал лапками по оправе моих очков и встревоженно дёргал кончиком розового носа.
— Мне так не кажется. Маш, я виноват. Ну, прости меня… Надо было, конечно, сразу обо всём рассказать, но ты сначала такая забавная была, а потом…
— Забавная? — мне захотелось его убить. Вот честное слово. Проклясть чем-нибудь страшным, таким страшным, чтобы душу разорвало на части. А вместе с ней и сердце, которое болело и плакало. Я протянула руку своему «дракончику», и он моментально обвился вокруг запястья. Напялила очки. — Что ж, не стану спорить.
Диметриуш нахмурился и сел.
— А впрочем, я тебя не виню, — продолжила я, стараясь не пялиться на его обнажённый торс. — Сама виновата. Забыла, что демонам верить нельзя ни в чём. Не понимаю только, зачем нужен был весь этот цирк! Неужели для того, чтобы забраться ко мне в трусы, надо было напугать меня до истерики и устраивать марш-бросок через пустыню?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— О чём ты?
— Ты всё испортил! — выкрикнула я, вдруг осознав, что ещё немного, и просто самым позорным образом разревусь. — Это могло стать самым лучшим сексуальным переживанием в моей жизни, а ты…
— Машенька, солнышко, — до Димона кажется дошло, что я обо всём догадалась и он медленно встал с кровати. — Иди ко мне.