не намерен! Катитесь с ними в преисподнюю, – докончил я.
Женщина побледнела от злости.
– Вы увидите, что вам со мною придется считаться! – произнесла она мне в спину угрожающим тоном, когда я уже удалялся большими шагами.
Взглянув через плечо, я заметил, как ее фигура исчезла на спуске к двери, как две капли воды похожей на ту, которую я накануне отворил…
Не успел я дойти до станции метрополитена, как вдруг мою грудь пронзила острая боль, точно от удара шпаги. Воображение отчетливо нарисовало мне восковую статуэтку и прокалывавшую ее вязальную иглу.
Я пошатнулся и опустился на подножие пьедестала статуи Дантона.
– Что с вами? Вам дурно, сударь? – участливо спросил прохожий старичок.
– Ничего… Всё уже прошло, – пробормотал я. В самом деле, боль на время меня отпустила.
Но я понимал, что надо что-то сделать. Минутное размышление подсказало мне наилучший выход: обратиться за помощью к Керестели.
* * *
Профессор Геза Керестели, венгерский эмигрант, с которым меня года два тому назад познакомил мой приятель Ле Генн, был специалистом в области оккультных наук, психологии и фольклора; всё, что касалось колдовства, черной магии, вампиризма, тайных сект с жестокими и страшными обрядами, составляло предмет его изучения и сферу, где он имел глубокие, основательные познания.
По счастью, он и жил неподалеку. Рассказывать кому-либо другому историю, изложенную выше, было бы не легко. Но с ним затруднений не встретилось. Он всё понимал с полуслова, сам подсказывал мне детали, какие я упускал из виду, слушал меня внимательно с сочувствием и под конец озабоченно.
– Самое бы лучшее, – промолвил мадьяр, когда я завершил свой рассказ, – это бы отплатить вашей недоброжелательнице той же монетой! Но ведь, – прибавил он с огорчением, – вы не сможете наверное раздобыть чего-нибудь, связанного с ее особой? Пряди волос, обрезков ногтей… или носового платка?
Я озадаченно развел руками. Однако вдруг меня осенило. Я выскочил в переднюю, где повесил пальто, и засунул руку в глубину кармана.
Гребенка была там. А на ней, между зубцами, застряло несколько пучков седеющих и крашенных длинных волос.
Керестели просиял, увидев находку. Быстрыми хозяйственными движениями, он принес и поставил на стол спиртовую горелку, достал из шкафа большой комок воска и нагрел его до степени мягкости.
– Вы ведь когда-то увлекались скульптурой, не правда ли, мой друг? – обратился он ко мне. – Так вот, попробуйте вылепить статуэтку вашей знакомой! Ну хотя бы приблизительно похожую на нее…
Ваянием я уже давным-давно не занимался, но тут словно бы меня осенило некое вдохновение: в несколько минут из-под моих пальцев вышла фигурка Марьи Антоновны, не только передававшая типичную для нее позу и ее болтающуюся ротонду, но и выражение ехидной злобы на ее миниатюрной физиономии.
– Чудесно! – восхитился Керестели, ловко пристраивая к восковой головке снятые с расчески волосы. Теперь…
Он сосредоточенно пробормотал какие-то довольно длинные заклинания, а затем, к моему удивлению, поднял сделанную мною куклу и приблизил ее ноги к пламени горелки.
С них начали стекать капли темной жидкости.
Я думал, что он хочет уничтожить мое произведение. Но нет! Он быстро отвел фигурку в сторону и погасил горелку.
– Для верности, вот еще…
Он вооружился большой иголкой и несколько раз кольнул восковую женщину в левое плечо и предплечье, после чего спрятал ее в ящик письменного стола.
– Дальше… Ступайте домой, и будьте пока спокойны. Но, как только возникнет что-нибудь новое, – непременно сразу мне сообщите!
* * *
Новости не заставили себя ждать. На следующий день я получил с послеполуденной почтой письмо, начертанное скачущим, неровным почерком:
«Многоуважаемый Владимир Андреевич,
Очень прошу Вас меня неотложно посетить для важного разговора, близко касающегося существенных для Вас вопросов.
Я совсем иначе смотрю теперь на вещи, чем прежде, и Вы много выиграете ото встречи со мною.
Еще раз прошу Вас не медлить!
Ваша Мария Выгодская.
P. S. Мой адрес…»
Тут стояли по-французски название улицы и номер дома.
Как было условлено, я отнес записку Керестели.
– Я к ней не пойду ни за что! – объявил я ему. – Мало ли, какую западню она способна мне подстроить! Разве что, – если вы согласитесь меня сопровождать…
– Почему бы нет? Охотно! – улыбнулся венгерец. – Кажется, оно тут и близко… Можно пешком. А погода сегодня хорошая.
В дороге он говорил только о второстепенных сюжетах, – о литературе, кинематографе, общих знакомых. Тот же коридор, та же дверь… На этот раз, на стук раз дался женский голос:
– Entrez![96]
Марья Антоновна лежала в постели, с пожелтевшим лицом, выражавшим страдание.
– Что случилось? Вы нездоровы? – справился я. – Простите, я позволил себе привести с собою моего друга, профессора Гезу Керестели.
– Да, мне нехорошо, – слабым голосом объяснила Выгодская. – Ноги горят, как в огне, ступни воспламенены… И левая рука вовсе отнялась, страшное колотье в плече… Между тем мне надо было вас повидать, по секрету.
Я опустился на стул, Керестели сел в ногах кровати, и сразу, с непринужденностью светского человека, завязал с хозяйкой живую беседу. Хотя они говорили по-французски, на хорошо знакомом мне языке, я быстро перестал их понимать. У них шел разговор между двумя специалистами; так и сыпались загадочные термины и ссылки на книги, которых я, пользуясь выражением Есенина, «ни при какой погоде, конечно, не читал».
Я чувствовал себя лишним и помалкивал, до тех пор, пока мой приятель не повернулся ко мне со словами:
– Мадам обещает впредь ничего против вас не предпринимать, и я вам ручаюсь, что ее слову можно вверить.
Так что, я полагаю, инцидент исчерпан! Прощайте, сударыня! Мне было очень интересно с вами познакомиться.
* * *
– Да, – подтвердил профессор, когда мы уже вышли на улицу, – с ее стороны вы можете ничего больше не опасаться. Она знает, что я имею над нею власть, которую не поколеблюсь пустить в ход, если она причинит вам вред. Но вот те трудности, о которых она вам говорила… Тут я, к сожалению, никак не могу вам помочь. И, по правде говоря, побаиваюсь за вас!
Но в тот момент я испытывал только чувства облегчения и благодарности, и мне хотелось на будущее смотреть в столь же веселом свете, как игравшее вокруг нас солнце.
«Мосты» (Франкфурт-на-Майне), 2006, № 11, с. 151–157
Заместитель
Мне всё сдается, право,Что ты не брат, а зеркало мое.Шекспир, «Комедия ошибок»
Молодая графиня дю Понтеле, сильно скомпрометированная активным участием во Фронде, была принуждена бежать в Испанию.
Она была беременна. Роды, несколько преждевременные, застали ее в дороге, когда она пересекала деревню, расположенную в предгорьях Пиреней.
В результате, на счет появились близнецы, оба мужского пола, но разного сложения: родившийся первым проявлял себя бурным криком, солидным аппетитом и явным намерением держаться за жизнь. Тогда как его младший, – положим, не более, чем на час, – наоборот, брат казался слабым и болезненным; похоже было, что он не выживет.
Везти с собою одного ребенка было уже проблемой; двух, выглядело невозможностью. Главное же, больного,