чуть не умирающего младенца…
Графиня Эмилия нашла единственный выход, заключавшийся в следующем: она вручила немалые деньги, – половину того, что имела с собою, – местному священнику, который помог ей подыскать кормилицу, и оставила ему второго из своих сыновей, с условием, что он будет пока о нем заботиться, а в случае смерти, похоронит его приличным образом.
Дальнейшее путешествие протекало как нельзя удачно.
В Испании у беглянки имелись друзья и даже отдаленные родные, которые приняли ее радушно и заботливо.
Благодаря их хлопотам, ей вскоре удалось уладить свои конфликты с французским правительством, и возвращение на родину стало для нее возможным, и даже, в силу некоторых материальных соображений, спешным.
Путь домой лежал для нее, однако, на этот раз, через море, и ей нельзя было посетить заброшенное в глубокой пустынной долине гасконское село Салешон, сыгравшее незабвенную для нее роль в ее жизни.
Вернувшись в Париж, и в большой свет, к коему принадлежала по рождению, графиня несомненно сумела бы навести справки о судьбе своего отпрыска, – но рок судил иначе…
Смелая и искусная наездница во время охоты оказалась сброшенной со споткнувшейся лошади, и убитой на месте.
С нею исчезло название деревни, и осталась лишь смутная семейная легенда о брошенном ребенке.
Старший ее сын перешел на попечение отца, мужа графини, с которым она разошлась еще до бегства в Испанию, главным образом, из-за несходства их политических позиций; граф Жюстен не ссорился ни с кардиналом Мазарини, ни с королевой, что, в тот момент, содействовало его успешной карьере.
Ребенка он передоверил замужней сестре, госпоже де Милон, которая о нем и заботилась впредь до совершеннолетия.
Сам же граф погиб в битве при Лансе, оставив сыну титул и весьма значительное состояние.
Всего через несколько дней после того как Поль дю Понтеле отпраздновал свое двадцатилетие, его ждал сюрприз, сыгравший, как мы увидим, серьезную роль в его существовании.
Он собирался сесть за завтрак, когда слуга, со смущенным видом доложил ему о посетителе: незнакомый дворянин желает с ним поговорить по важному делу.
Выйдя в переднюю, Поль был совершенно ошеломлен.
Перед ним стоял его двойник, словно бы его изображение, вышедшее из зеркала!
Иронией случая, гость был даже и одет почти так же, как хозяин, в камзол модного в тот момент голубого цвета.
Сжимая в руках снятую шляпу, визитер с явной робостью произнес:
– Я сердечно рад, что мне удалось отыскать вас, мой дорогой брат! Не знаю только, разделите ли вы мою радость?
И, после короткой паузы, добавил:
– Мое имя Пьер дю Понтеле.
– О, конечно! – воскликнул Поль, – я от души рад, я счастлив, видеть вас, брат мой! Я знал о вас, – и если не мог вас найти, поверьте, это не моя вина, не недостаток желания с моей стороны! А сейчас, – прошу вас разделить со мной скромную трапезу и непременно рассказать мне всё, всё, всё о себе и своей жизни все эти долгие годы.
– Рассказать у меня, собственно говоря, мало что есть, – говорил несколько минут спустя посетитель, за бутылкой вина и стоявшим перед ним угощением. – Первые годы меня воспитывал и учил добрейший кюре Маргидон, а потом мной заинтересовался местный дворянин, месье Гастон де Савиньян, бездетный и одинокий отставной военный. Он меня фактически усыновил, и мои годы протекали в его полуразрушенном замке, где я мог, слава Богу, немного рассеивать его скуку. Он недавно скончался и даже оставил мне кое-какое наследство, – весьма, впрочем, скромное. Но у нас, в Беарне, развернуться негде; я мечтал о столице. А, прибыв сюда, – услышал о вас и поспешил с вами повидаться.
– И правильно сделали, дорогой мой! И поскольку вы коснулись вопроса о состоянии, позвольте мне вас заверить, что я готов разделить с вами свое имение, – и, могу сказать, немалое. По всей справедливости, половина принадлежит вам.
Граф остановился и вздохнул.
– При том, конечно, после моей смерти всё перейдет к вам, чему я рад: иначе унаследовали бы далекие родственники, не особенно мне симпатичные.
– Благодарю вас, и тронут вашим великодушием, – смущенно пробормотал Пьер дю Понтеле, – не стоит об этом толковать; я не думал о деньгах, когда вас искал.
– Но почему вы говорите о смерти? – продолжил он с участием. – Вы молоды, – как и я, – и, я надеюсь, ваше здоровье в полном порядке?
– О, с этой стороны у меня неприятностей нет, – меланхолично ответил старший брат младшему. – Но…
– Что же вас беспокоит?
– Хорошо, я расскажу вам всю правду. Я получил вызов на дуэль от господина де Сантини… Он приревновал меня к мадемуазель Клотильде де Сен Меран, которая выказала мне предпочтение, – граф Поль покраснел и замялся.
– О, дуэль! – с интересом воскликнул Пьер. – Ну, это не повод для беспокойства!
– В данном случае, увы, да. Сантини бретер, известный как один из первых мастеров фехтования в стране. А я, должен вам признаться, хотя и пробовал учиться, а почти не знаю, как держать шпагу в руках. Мои интересы, – извиняющимся тоном добавил он, – лежат в другой области! Книги, науки, поэзия… Сантини же не делает тайны: он намерен меня убрать со своей дороги. Хотя не думаю, что это ему поможет.
– Я вижу, у нас с вами вкусы несколько разные. Я, напротив, в книгах не силен, – да у нас, в провинции, и мало кто в них знает толк, – зато шпагой, не хвастаясь, скажу, я владею как мало кто.
Господин де Савиньян меня с семи лет приучил держать ее в руках и научил всем приемам, не только французским, но и итальянским, – он живал в Италии. Даже некоторым секретным ударам… Да вот я вам покажу…
Встав из-за стола, Пьер вытащил из ножен снятую им перед завтраком шпагу и с горячностью продемонстрировал несколько приемов.
– Вот если бы я мог вас заменить! – вскричал он.
– Это, понятно, совершенно невозможно! Сантини бы не согласился; да и я… это было бы позором.
– Но ему и знать не надо! – всё более настаивал Пьер. – Вы же видите сами, как мы похожи! Вот разве что ваш секундант…
– Это как раз нет, – нехотя отозвался Поль, – как нарочно, мои лучшие друзья в отъезде; и я попросил в свидетели маркиза де Ла Шене, с которым едва знаком, – два-три раза встречались при дворе, – но с которым у нас всегда была взаимная симпатия. – Однако дело не в секунданте; а в том, что моя честь мне не позволит…
– Я ни минуты не сомневаюсь в вашей храбрости, дорогой Поль! Но не надо доходить до безрассудства! Подумайте сами: этот ваш Сантини довольно бессовестно пользуется своим превосходством в искусстве фехтования. Было бы только справедливо его проучить… А отдавать жизнь совершенно зря шло бы вопреки благоразумию; было бы самоубийством, а значит и грехом…
Пьер настаивал с таким убеждением и красноречием, что его брат чем дальше, то больше сдавал