оправится вполне, во всяком случае, – добавил он в ответ на отчаянный жест Симпсона.
Понимая, что моему знакомому сейчас не до меня, и что я вообще буду только мешать, я поспешил распрощаться, и отправился домой.
Уже почти достигнув цели, я заметил перед собою, на дорожке, высокого мужчину в темном плаще, шедшего медленной, неуверенной походкою, обратившись ко мне спиною.
Поравнявшись с ним, я осведомился:
– Вы нездоровы? Почувствовали себя нехорошо?
– Да вот «ранен», – извиняющимся и как бы удивленным тоном отозвался неизвестный.
Он приподнял свою накидку. Действительно, правый рукав его пиджака был залит кровью.
– Да, это так оставить нельзя! Зайдемте ко мне, тут рядом, – посоветовал я ему. – Обопритесь-ка на меня.
Через минуту мы были в моей комнате. Гость с опаской бросил взгляд вокруг, словно ища чего-то на стенах, а затем тяжело опустился на табуретку у стола.
По счастью, в числе оставленных хозяином дома предметов имелась и аптечка со всеми средствами первой помощи.
Констатировав несколько рваных ранок между кистью и локтем, явно причиненных дробью, я забинтовал пострадавшему руку, остановив кровотечение, и основательно смазал отверстия йодом.
– Ну, извлечь дробинки я не сумею, – с сожалением сказал я ему. – А оставлять их тоже нельзя… Здесь нужен специалист. Хотите, пойдем в отель, – там есть доктор. Или даже я сбегаю за ним и позову сюда.
– Нет, нет! – заволновался посетитель. – Ничего не надо, прошу вас! Когда я вернусь к себе, я всё, что нужно, устрою.
Он сбивчиво объяснил мне, что, очевидно, какой-то неловкий охотник принял его за дичь (непонятно, какую именно) и выпалил по нему, – и поднялся на ноги. Теперь он более крепко на них держался.
Я хотел было предложить ему рюмку водки для подкрепления, но воздержался. Вот почему: у меня создалось впечатление, что мой неожиданный пациент здорово пьян. Боль и шок, – как это часто бывает, – его протрезвили. Но пить дальше ему, пожалуй, не следовало: развезло бы.
Заторопившись идти, мой ночной посетитель с благодарностью тепло пожал мою руку. Тепло – только в фигуральном смысле слова его кожа была холодна, как лед.
Оно, конечно, и не удивительно, при таких обстоятельствах.
Я вышел на порог его проводить, и проследил за ним взглядом до перекрестка.
Он шел сперва направо от избушки, в направлении деревни. Но, к моему удивлению, повернул на развилке в левую сторону. А там, сколько я знал, только и находилось кладбище, дальше – развалины древнего замка, и еще дальше берег моря и гроты, пользовавшиеся у местного населения зловещей репутацией.
Разбитый не столько физическим утомлением, – не с чего бы особенно, – сколько сменою неожиданных происшествий, я, раздевшись, кинулся на кровать. Мне казалось, что я моментально усну. Не тут-то было!
Причудливая цепь логических заключений стала слагаться у меня в голове: ранка на шее женщины… кровь, в которой наверняка содержался высокий процент алкоголя… пьяная летучая мышь… дробь в крыле у мыши и дробь в руке человека (человека ли?)… снеговое, пронизывающее рукопожатие… Вампир?!
Наутро, понятно, вчерашнее представилось мне дурным сном. Да и не касающимся меня лично.
Мистрис Симпсон, – я сходил в отель справиться о ней, – чувствовала себя гораздо лучше. На следующий день она отбыла с мужем в Париж, горячо поблагодарив Аньелли за исцеление и поклявшись никогда не брать больше в рот ни виски, ни коктейлей, ни французского коньячка (о котором отзывалась: «Какая гадость!»).
Выполнила ли она свое намерение? Хотелось бы надеяться, что да!
«Мосты» (Франкфурт-на-Майне), 2008, № 18, с. 217–221
Нырок во тьму времени
Tiger, tiger burning brightIn the forests of the night…William Blake, «The tiger»[98]
С Вадимом Тураевым я когда-то годы учился в одном классе. Он всегда шел первым по математике, да и по физике с химией имел отличные отметки (в отличие от меня; я с точными науками определенно не ладил).
Потом наши пути разошлись. Окончив десятилетку, он поступил в Электротехнический институт, а я в университет. Мы стали встречаться реже, обычно во время каникул, в маленьком городке под Ленинградом, откуда мы оба были родом, хотя дружеские отношения между нами целиком сохранились.
Вихрь войны застал нас, и его и меня, на последнем курсе наших вузов, и разметал в разные стороны. Дважды мы встречались в боевых условиях, и оба раза смогли друг другу оказать серьезные услуги. Но об этом не стану тут рассказывать, чтобы не отклоняться в сторону от главного.
После окончания военных действий я попал в Париж, а его потерял вовсе из виду, хотя и слышал из вторых рук, что он тоже уцелел и в эмиграции.
Полной неожиданностью мне было столкнуться с ним нос к носу на бульваре Араго, куда я и попал-то случайно, по делам; жил я в другом конце города, около Порт де Версаль.
Мы один другому очень обрадовались, и он потащил меня в гости. По пути он заглянул в несколько лавок и – хотя в то время во Франции еще царили всяческие ограничения, – сумел запастись бутылкой водки и разными закусками.
После блуждания по лабиринту странноватых улиц квартала, со зданиями, похожими на крепости, среди массивных и гладких каменных стен, мы вошли в его дом – угрюмый, серый, высокий, как и другие вокруг, – и вскарабкались по крутой и широкой деревянной лестнице с несколькими поворотами в его жилище на чердаке.
Комната, расположенная под самой крышей, с темными балками свода, выглядела широкой и в особенности длинной, и отчетливо делилась на две части. В первой, обитаемой, направо от двери стоял большой стол, на который Вадим свалил покупки и куда мы подсели и начали угощаться. Вторая тонула во мраке: электрическая лампочка, которую мой приятель включил, входя, освещала только ту половину, где мы устроились.
Я был голоден, Тураев, видимо, тоже; так что мы быстро опустошили тарелки, да и от живительной влаги ничего не осталось. Но еда и выпивка не мешали нам оживленно болтать, повествуя каждый о своих мытарствах и удачах.
Вадим, оказывается, работал в каком-то французском научном учреждении, на должности то ли лаборанта, то ли техника; которая, по счастью, оставляла ему вдосталь свободного времени, а это последнее он посвящал собственным исследованиям, по его словам, увлекательным и продуктивным. Когда он касался данной темы, у него даже глаза блестели.
Несмотря на то, что я, – как уже и сообщил выше, – в технике ничего не понимаю, я не мог не осведомиться о предмете его работ.
– Ты помнишь «Машину времени» Уэльса? – ответил он вопросом.
Ну, как же бы не помнить! С каким увлечением мы ее в школе читали! – его слова на миг перенесли меня в далекое прошлое, наше с ним общее.
– Так вот, я достиг того же, что герой английского фантаста… даже лучше него!
Я не в силах был скрыть недоверия. При всем преклонении перед талантами моего приятеля, такое утверждение, – кто со