она так и не открыла и в себя не пришла, но мне задачу заметно облегчила.
Так, с Никой на руках и Ярким на плече я вышел в коридор и направился к лестнице. Никак не способный защищаться, я уповал на то, что Яркий возьмет эту функцию на себя, и лишь только Морис или Уолтер попробуют нас остановить, как он атакует их. Но они, казалось, смирились с нашим уходом и молча шли за нами следом, провожая до двери.
Когда мы ступили на лестницу, Яркий снова зарычал и засветился. Но я все равно пошел вперед. Нам нужно было покинуть особняк, и иного пути, кроме как через парадную дверь с бездыханной девушкой на руках, у меня не было.
– Неужели у меня действительно нет никаких шансов убедить тебя остаться, сынок? – снова завел разговор Морис, пока мы спускались по лестнице.
– Почему ты так настаиваешь на этом? Не проще ли тебе отпустить нас с миром?
– Нет, потому что ты – мой друг. И я беспокоюсь за тебя, за твое будущее. Мне страшно представить, что ты попадешься в руки этому чудовищу Стриксу.
– Если и попадусь, это будет не твоя вина. Помни, что это был мой выбор.
– Но чем обусловлен? Словами журналистки, которую ты знаешь всего день? Недопониманием? Или общественным мнением, вложившим в твою голову страх перед тем, чего ты не понимаешь?
Я сошел с последней ступени и оказался в холле. Входная дверь находилась прямо передо мной. Пять-шесть шагов, и я буду возле нее.
– Открыта? – спросил я, обернувшись на Мориса.
– Неужели мои слова перестали для тебя что-то значить, Клиф?
– Дверь открыта? – повторил я свой вопрос уже более грубо.
Яркий неистовствовал на моем плече, рыча, шипя, хрипя и дрожа всем телом, однако я не обратил тогда внимание на то, что с тех пор, как мы ступили на лестницу, его внимание было приковано не к Морису или Уолтеру, а к чему-то впереди.
– Дверь открыта, – ответил Морис сокрушенно. – Ты можешь идти. Но я прошу тебя остаться.
Я отвернулся и сделал несколько шагов к двери и тогда ощутил, каким густым стал вдруг воздух, каким горячим. В нем появился едкий запах. Сера. Он запах серой. По коже снова побежали мурашки, и я ощутил почти то же самое, что и в таборе Лавинес, когда Джанко скрывал нас от взгляда Тоеодора Стрикса, окутывая материей Хаоса. Вот только теперь это был не Хаос, теперь в наш мир изливалась материя из пространства Кошмаров. И одновременно с тем, как я понял это и замер на месте, я увидел то, что явилось в нашу реальность. И то, что я увидел, заставило меня похолодеть от ужаса.
– Мне жаль, что тебе пришлось с ним столкнуться, – услышал я голос Мориса, звучащий откуда-то издалека. – Но ты не мог не узнать это существо. Верно ведь, Клиф? Пес-демон из пространства Кошмаров. Помнишь, как-то ты консультировался со мной по поводу их внешнего вида?
Конечно, как же я мог забыть? Моя третья книга – «Лекарство от скуки». Там была сцена схватки Нейтана Боунза с целой стаей таких вот бестий. Теперь же, глядя всего на одну эту тварь, я понял сразу две вещи: во-первых, и одной такой мерзости было бы достаточно, чтобы растерзать человека в клочья, какая там, к черту, стая, а во-вторых, то как я их описывал, не имеет ничего общего с реальной внешностью этих существ. И дело не в том, что описания были неточными, нет, просто не передавали всего того кошмара, волнами исходящего от этого создания, и омерзения, которое оно вызывало одним своим видом. Там, в книге, Нейтан довольно легко разделался с этими демонами, а вот я, глядя на гончую из ночных кошмаров, был уверен в том, что сейчас умру и не успею ни пистолет достать, ни даже закричать.
Тварь смотрела на меня пустыми глазницами, в которых пылал багрово-красный огонь, словно там тлел уголь, то разгораясь сильнее, то затухая почти полностью. Создание было около двух хвостов в высоту, и в принципе, даже походило на собаку. Собаку, которая пережила пожар и чудом осталась в живых. На боках и спине демона плоть, влажная от сукровицы и каких-то едко-зеленых выделений, была обнажена, полностью лишена кожи. Ниже, из-под плоти торчали черные, словно обугленные, ребра, а живота не было вовсе, как и внутренних органов, по всей видимости. Оно и понятно. Тварь жила не по законам нашей действительности. Ее облик был соткан из наших, человеческих страхов, и они же поддерживали в этом жутком, противоестественном существе противоестественный огонек жизни.
Демонический пес зарычал, широко разинув свою полностью лишенную кожи и мяса на обугленном черепе пасть, и с огромных клыков на пол полилась красновато-бурая, вязкая слюна. А затем из этой пасти вдруг показалась голова омерзительного, сколького черного червя, толщиной в мой кулак. У этого создания не было ни головы, ни глаз, зато я четко разглядел рот, в котором блестели три ряда мелких зубов. От твари поднимался зеленоватый едкий пар, быстро наполняющий воздух, и от него у меня стали слезиться глаза. Червь выползал прямо из пасти демона-пса и, обвив его шею, выгнулся у него над головой, подобно леонийским кобрам, повернувшись ко мне своей разинутой пастью и готовый к стремительной атаке. Не сразу мне удалось понять, что демон-пес и эта мерзостная тварь, являются одним целым, единым организмом. Такое я не мог бы не представить, не описать, ни в одном из своих романов. Слишком противоестественно это выглядело, слишком жутко и до того отталкивающе, что к моему горлу подступил ком тошноты, и я ощутил горечь на языке, вот-вот готовый выплеснуть весь свой вчерашний ужин на пол. И затем мне вдруг стало до абсурдного обидно, что это действие будет последним, что я сделаю перед тем, как погибну.
– Жуткая тварь, правда? – спросил Морис, и я вздрогнул, вдруг осознав, что он стоит уже рядом со мной и смотрит на меня всё с тем же дружелюбием и добротой, с которыми смотрел всегда, а его голову всё еще венчает этот дурацкий колпак с помпоном.
– К ее облику я привык далеко не сразу, и ничего постыдного тут нет.