весь город. Будь ситуация иной, я бы непременно позволил себе полюбоваться зрелищем, пусть и видел его уже не раз.
Ника потянулась к ручке стеклянной двери, ведущей на балкон, и Яркий тут же глухо зарычал, но прежде, чем я успел что-то сделать, Ника открыла дверь, и тут же по дому пронесся вопль.
Пытаться описать услышанное – дурная затея. Потому что любое, даже самое лучшее описание пронесшегося по дому крика будет лишь жалкой тенью его самого. Он звучал как звериный вой и одновременно страшно походил на человеческий крик. Крик беспросветного отчаяния или дикой, невероятной боли. Протяжный, долгий, оглушающий, вползающий в самую душу и селящийся там страхом вопль. Парализующий всё тело рев, заставляющий зажать уши и тут же сжаться, стремясь спрятаться от всего мира, забыться, немедленно исчезнуть из той реальности, в которой живое существо способно ТАК кричать. Что я и сделал. Зажмурился, закрыл уши, упал на колени и сжался, как младенец. Перестал существовать балкон и Виолент за окном, библиотека и Ника Томас, и Яркий, и мои воспоминания, перестало существовать все вокруг, остался только я наедине с этим ужасом, с этим криком, который вторгся мне в душу, окутал ее, окутал меня, оставил в темноте. Я стал похож на маленького ребенка, а мой разум стал домом, в котором родители оставили меня одного. За окном ночь, за окном тьма и густой темный лес, за окном монстры, нарисованные живым детским воображением, оживают и скребутся в дверь. Когда кончится эта ночь? Когда вернуться родители? Я не знал этого, но один из монстров за окном вдруг хрипло прошептал:
«Никогда».
Глава 19. Слуга Оликаста Многоликого
Я допустил грубейшую ошибку любого вора: не проверил дверь, перед тем как открыть ее. В свое оправдание могу сказать, что вором я не был уже десять лет, а все, чему учил меня отец, помнил лишь для того, чтобы наполнять деталями свои книги. Нейтан Боунз, вот кто вместо меня применял все эти воровские штучки и правила на страницах моих романов. Мне же это было ни к чему. Но в жизни так случается, что некий опыт, кажущийся нам уже бесполезным, вдруг неожиданно находит применение.
Так или иначе, случилось то, что случилось. Ника распахнула дверь, и охранная система парализовала тех, кто пытался влезть в дом или, в данном случае, тех кто пытался его покинуть. Странно, что я никогда не задавался вопросом, как это храня в доме столько дорогостоящих книг и древностей, Морис никогда их не прятал в сейфах, не нанимал охрану, а дверь, ведущая из библиотеки на балкон, была простой стеклянной дверью. Конечно, Картер поселился в столь элитном районе, что краж здесь попросту не происходит, но мы с отцом, помнится, залезали и не в такие дома и, забирая то, что нам не принадлежало, бесследно растворялись в ночи. Любой район можно изучить, любых патрульных обхитрить, любые замки вскрыть. Дело сноровки. Правда, конкретно эта защита мне не встречалась прежде. Возможно, потому что мы никогда раньше не влезали в дом к демонологу? Да, пожалуй, что именно по этой причине. Морис Картер действительно оказался демонологом, и как бы мой здравый смысл не протестовал против этого, после ловушки, в которую мы с Никой попали, факты были на лицо. Истошный крик, явившийся прямиком оттуда, где оживают все человеческие кошмары, возвестил всех жителей дома о нашем побеге, а нас самих парализовал страхом.
«Вставай, милый», – услышал я голос Тессы, разрывающий эти ледяные путы Кошмара. – «Вставай скорее, любовь моя. Вставай, пока не поздно».
Я ощутил, что могу двигаться, а страх начал отступать, крик больше не звучал в ушах, и я открыл глаза.
Тессы рядом не было, но я увидел фиолетовые глаза Яркого ближе чем в половине хвоста от своего лица. Затем ощутил теплое прикосновение его пальцев к своей ладони. Похоже, что на Яркого не подействовал этот вопль, и теперь он отчаянно пытался меня растолкать.
Я махом схватил его, быстрым движением закинул себе на плечо и поднялся, намереваясь тут же бежать. Именно бегство было первым стремлением еще не оправившегося от шока разума, но я сразу же вспомнил о Нике. А затем и увидел ее, лежащую на полу.
Журналистка была в сознании, если это можно так назвать. Но не реагировала ни на какие внешние факторы. И даже когда я опустился рядом с ней и потряс за плечо, Ника не пришла в себя, а только крепче прижала ладони к ушам. Из плотно зажмуренных век текли крупные слезы, и она тихонечко всхлипывала, как ребенок.
Прежде чем я успел решить, что делать дальше, за дверью послышались быстрые шаги, и за мгновение до того, как она распахнулась, я успел только выпрямиться и, сунув руку в сумку, нашарить револьвер.
Из двери появился Уолтер с ружьем в руках, а за ним следом, неся в руках масляную лампу, шел сам Морис, облаченный в темно-красную ночную рубашку и колпак с помпоном.
«И этот человек – демонолог? Вот этот?!»
Факты никак не выстраивались в моей голове в единую картину, противоречили друг другу, вызывая диссонанс.
– Мистер Марбэт? – удивился Уолтер.
– Клиф?! – тут же воскликнул Морис и, оттолкнув Уолтера, протиснулся вперед. – Что происходит?
Я не знал, что делать. Ситуация не просто вышла из-под контроля, она достигла апогея абсурдности, и я не имел ни малейшего понятия, как следует поступить дальше. Посему я просто продолжить делать то, что уже начал, можно сказать автоматически, даже не отдавая себя в том отчета. Я достал из сумки револьвер и взвел курок.
Тут же Уолтер загородил собой хозяина и вскинул ружье, целясь в меня. Реагируя на его действия, Яркий зашипел и заискрился у меня на плече.
– Спокойно! – неожиданно громко и властно рявкнул Морис. – Давайте все успокоимся!
Никто не сдвинулся с места.
– Что происходит, мальчик мой?
Я глянул на лежащую у своих ног и тихо постанывающую Нику.
– Ты – демонолог? – спросил я прямо, не слишком долго раздумывая над этим.
Реакция Мориса Картера говорила сама за себя. Может, об этом-то и пыталась сказать мне Ника, но тогда, вечером, я не заметил