— Сэм устроила ей массаж, — догадался Алик.
— Вот именно. Но она ей ничем не повредила, не то что это поганое животное — Рик. Просто напугала до полусмерти. Точно как хотел Райнер.
Алик уже знал ответ и все же задал вопрос:
— Та женщина, которую она припугнула, как ее звали?
— Роза Лоренцо.
Вызов Бицка застал Алика на выходе из больницы. Перед ним на всю длину Ван–Уайка протянулся ряд дубов и сосен — чудесная полоска парка, прорезавшая медленно пустеющий людской муравейник. Прогрессивная идея: озеленить старые городские магистрали, смягчить среду и тем самым сделать более приятной и позитивной жизнь горожан. Достойно и восхитительно.
В душе Алик понимал, что все это чушь собачья. Всегда, от самого основания города, в нем были гангстеры вроде Джавида–Ли и Райнера — и, вероятно, всегда будут. Нищета привлекает определенный тип людей — склонных к насилию и лишенных совести. А где есть нищета, там и ее неразлучный двойник — эксплуатация. Сколько бы денег ни скопилось в городской казне, город сохраняет весьма старомодные представления о справедливой дележке. Несколько полосок миленьких парков не изменят взглядов каждого ньюйоркца; вечные здания и учреждения надежнее тюремных решеток держат их в плену старых экономических циклов. Для человека, выросшего в новостройках и дешевых съемных квартирках, есть только один способ порвать с прежней жизнью: уехать, погрузиться в иную жизнь, новую и непохожую, например на астероидах или в терраформированных мирах, не важно, в Утопии или в Универсалии. Но Алик видел статистику, неизменно прилагавшуюся к бесчисленным сводкам о городской преступности, составленным для призывающих «что–то делать» сенаторов. Обескураживающе мало детей покидали знакомый им мир, какими бы возможностями ни манила броская государственная реклама. И не удивительно: в новеньких, с иголочки, космических поселениях никто не жаждал заполучить в соседи нью–йоркских подонков, подорвавших бы заботливо выстроенный комфорт неокорпоративной жизни. И даже после успешного терраформирования Нью–Вашингтона в 2134 году, открывшего американским переселенцам бескрайние зеленые прерии, население Нью–Йорка сократилось не более чем на десять процентов. Основная часть американских городов опустилась от пиковой численности в двадцать первом веке на пятнадцать–двадцать процентов: население (особенно молодежь побогаче) хлынуло на поиски легендарного «нового старта».
Стоя на кусачем морозце и слушая Бицка, Алик окинул взглядом бульвар с покрытыми колкой изморозью деревьями, словно отрастившими шипы для защиты от зимы. Отражение проходивших под ними горожан, ощетинившихся враждебностью и пустивших корни в прошлое.
— Вы не поверите, — сказал Бицк.
Алик с Саловицем переглянулись.
— Продолжайте, — сказал Алик.
— «Связь» прислала нам сводку по Дельфине Фаррон. Она со своим сыном Альфонсом вышла из хаба к западу от Центрального парка за две минуты до возвращения домой семьи Лоренцо. Уличная камера наблюдения показывает, как они входят в здание.
— Шутки шутите? — воскликнул Саловиц. — Оба были в портальном доме? И куда их всех черт унес?
— Бицк, — заговорил Алик, — я прошу вас выйти на застройщика. Узнайте, встраивали ли в этот дом комнаты–сейфы.
— Выполняю!
— Теперь дальше, — сказал он.
— Куда? — спросил Саловиц.
— К Лоренцо, куда же еще?
В портальном доме по–прежнему околачивалось несколько скучающих копов, дожидавшихся конца смены и приглядывавших за пока не закончившими работу экспертами. Алик двинулся прямо к хаб–холлу и через него — в каюту на «Йормунганд Целесте».
— Думаете, сейф здесь? — спросил Саловиц.
— Нет. — Он снял пиджак, готовясь к зною на частной палубе. И правда, температура и влажность за пару часов, пока их не было, выросли еще больше. Выглянув за перила, Алик увидел легонько плескавшуюся у борта волну. Он знал, что вид ее обманчив. Одна только скорость судна создавала сильные течения, проявлявшиеся, пока не попадешь в их струю, лишь легкой рябью. Прыгнуть туда мог только безумец. Или вконец отчаявшийся человек.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Что вы высматриваете? — спросил Саловиц.
— Чего не хватает. Это всегда труднее всего найти.
По обоим концам палубы к стене крепились большие красно–белые цилиндры со спасательными плотиками. Алик сдвинул на одном защелку и открыл, обнаружив внутри толстый сверток оранжевой ткани и спасательные жилеты. Второй цилиндр был пуст.
— Не может быть! — воскликнул Саловиц.
— Они отчаялись, — медленно проговорил Алик. — Отчаешься тут, когда к тебе в дом вламываются две вооруженные банды.
— Гос–споди!
— Установи координаты судна на одиннадцать по восточному стандартному вчера вечером, — приказал Алик Шанго, — и оповести береговую охрану Южной Африки. Попроси вывести катер — или самолет, если их еще используют.
Оба вернулись ждать в Двадцатый участок. Пока они с Саловицем пили кофе у офисной кофемашины, Алика вызвали из Бюро. Поступили результаты экспертизы по портальному дому с комнатой в Антарктике. Он принадлежал Мендосам, пожилым супругам из Манилы, никак не связанным с преступностью. Те, кто уходил через комнату, стерли и разбили охранную систему. И тут им впервые изменила удача. Изображение с манильской камеры наблюдения Алик с Саловицем просмотрели на. сцене в кабинете.
Светловолосая женщина вышла из дома супругов Мендос на Макай–авеню напротив парка Аяла. Подкатило ап–такси, она села в него. Через неполных тридцать секунд машина пропала с манильских журналов трафика. Изображение Алику случалось видать и получше, однако и на таком было ясно заметно, что подозреваемая чуть выше среднего роста и притом жилистая: такую фигуру приобретают в результате работы под открытым небом. Оружие она скрывала под чем–то вроде парки — наверняка очень полезной в Антарктике, но в Маниле она бы в ней быстро изжарилась. Программа проявила нечеткое лицо, и участковый Ген 7 Тьюринг провел распознавание.
— Ничего, — сердито воскликнул Саловиц.
— Вполне возможно, — отозвался Алик. — К организации Райнера она не принадлежит, это точно.
— Вам она знакома?
— Нет, — солгал он. Правда, ложью его слова были лишь отчасти, и все же он гордился, что сумел протолкнуть ее сквозь вцепившееся в горло серьезное беспокойство. Никакая программа распознавания не сработала бы с этой подозреваемой, менявшей внешность после каждого дела — что стало нетрудно с выходом на рынок косметических К-клеток. Зато рост и вес ее оставались теми же в пределах пяти процентов, а также — удивительное дело — и цвет волос неизменно светлого песчанистого оттенка, какую бы прическу она ни носила. И всегда за ней оставался кровавый след. Ее узнавали не по внешним характеристикам, а по множеству убийств — так же верно, как Энсли Зангари по деньгам. «Меланома», — одними губами выговорил Алик.
Он предоставил Саловицу рассылать запросы на содействие в поисках по мировым агентствам и отправлять им новое изображение, а сам вызвал Танзана.
— Это Меланома.
— Дерьмо, — отчеканил Танзан. — Уверен?
— Бойня в портальном доме в ее стиле. Сучка позаботилась, чтоб не осталось выживших, способных рассказать о случившемся, и в первую очередь убрала Кушика Флавия, взламывавшего базу данных. Думаю, две банды перебили друг друга не так чисто, как было задумано. Впрочем, это все теория, а я только что видел на камере наблюдений женщину, соответствующую ее профилю. Только она уже несколько часов, как затерялась в Маниле.
— Это серьезно. Те файлы необходимо сохранить.
— Ручаюсь, люди, которых она убила, с вами бы согласились.
— Мне их жаль, право. Но у тех, кого я представляю, другие проблемы.
— И деньги.
— На сей раз речь не о деньгах. Тут политика.
— Да–да, я уже получил предварительный доклад Николая Кристиансона. Файлы, которые она пыталась вскрыть, относятся к нью–йоркскому Щиту.