— Ясное дело. Вообще–то.
— Так скажите мне, что за работу он сделал для Джавида–Ли. Я уверен, вы знаете.
— Вы серьезно насчет страховой компании? Правда такое можете?
— Правда могу. Но вам придется рассказать все.
— Там была какая–то сучка. Потому работа и досталась ему: никто другой не брался. А нам требовались деньги. Джавид–Ли платит за верность, этого у него не отнимешь.
— Конечно. Что за девушка?
— Саманта Лехито. Джавид–Ли хотел ей кое–что разъяснить.
— За что? Что она сделала?
— Не знаю. Прошу вас, я правда не знаю! Рик не спрашивал. О таком не спрашивают. Он у Джавида–Ли простой солдат. Доставил сообщение, как ему сказали. Уложил эту шалаву в больницу.
— То есть она жива?
— Откуда мне знать. Была, когда он уходил. Ее альтэго орал, требуя скорую.
— Хорошо. — Шанго уже подкинул Алику на линзы досье Лехито. Она находилась в джамейкской больнице на бульваре Ван–Уайка, получала лечение по кредиту третьего уровня. Что подтверждало: Райнер заботится о своих людях. Хорошая политика. Однако теперь Алику было бы очень любопытно выяснить, что такое натворила Саманта Лехито, раз Джавид–Ли послал Рика надрать ей задницу.
— Страховка? — отчаянно напомнила Коллена. — Что со страховкой? Я сказала все, что вы хотели.
Младенец, уловив состояние матери, опять заверещал. За мать Алик не дал бы крысиного катышка, но ребенок заслуживал своего шанса: совесть южанина–баптиста не давала покоя.
— Я загрузил все в сеть Бюро, — сказал он. — Коронер получит к утру.
Она снова разразилась слезами.
Алик недовольно поморщился. Может, он и ангел–хранитель, но уж такое–то дерьмо ему зачем?
— По адресу Фаррон никого, — сообщил Саловиц, когда они прошли через практически безлюдный хаб.
— Да?
— У нее есть ребенок, мальчик. Альфонс. Наши из участка поспрашивали соседей, те говорят, что видели их сегодня, но довольно давно.
— Добавьте их в список на розыск.
— Сам догадался.
Сотрудники джамейкской больницы привыкли к появлению полиции в неурочное время. Саловиц поговорил с дежурной секретаршей, та направила его на девятый этаж. Страты грубой, пятидесятилетней давности постройки из стекла и карбона отражали статус пациентов не предусмотренным архитектором образом. А если архитектор такое предусмотрел, он обладал недоброй иронией.
Отделение, где лечилась Лехито, было достаточно приличным, на несколько ступеней вверх по социальной лестнице от пяти расположенных прямо под ним этажей «обязательной страховки». Но, опять же, на несколько этажей ниже того, что досталось бы Алику, если бы он, боже сохрани, попал в больницу.
Саманта Лехито лежала в отсеке, отгороженном от основного помещения. В нем стояли две кровати, но она была единственной пациенткой. От передвижного штабеля с приборами к женщине тянулось множество трубок. Ее лицо и конечности покрывала голубоватая мембрана, при виде которой Алик понял, что недостающие куски кожи Саманте наращивают К-клетками. На медицинском языке — поверхностной кожей. Но Рик действительно изрезал ей лицо в лоскуты. При одном взгляде на это Алик пожалел, что помог Коллене со страховкой.
На стуле у кровати дремала еще одна женщина. Невысокая, между тридцатью и сорока, с черными, по–мальчишески подстриженными волосами, обрамлявшими искаженное тревогой лицо. Когда вошли Алик с Саловицем, женщина встрепенулась, недоумение ее быстро сменилось недовольной гримасой. Шанго дал распознавание лица: Каролайн Кэлин. У нее с Самантой четыре года назад был зарегистрирован в муниципалитете брачный контракт. В трудовом досье зияли прорехи, но на данный момент она работала в местном магазинчике, называвшемся «Энергия кармы». Никакой связи между ним и предприятиями Райнера Шанго не обнаружил.
— Что вы хотите? — таким же усталым, как у Коллены, голосом спросила она.
Алик сдержал вздох. Он так привык к подобной реакции, что давно перестал злиться. Причудливая особенность человеческой природы: избитые или ограбленные радуются полиции, словно комитету по раздаче призов. А для всех прочих парни в голубом такие же желанные гости, как налоговая полиция.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я хочу поговорить с Самантой, — сказал ей Алик.
— Она устала. То, что он с ней сделал… — Каролайн протянула руку, погладила раненую по лицу. — Она сейчас поправляется. Это отнимает так много сил. Оставьте ее в покое.
— Вы знаете, что Рик Паттерсон мертв?
— Знаю. И у меня есть алиби. Я была здесь, присматривала за ней. На посту даже коп есть. Хороший свидетель, а?
— Я знаю, что вы не трогали Рика. Это Райнер, да?
Каролайн пожала плечами, пригладила ладонью волосы.
— Вам лучше знать.
— А значит, Джавид–Ли будет искать способ отыграться.
— Ничего подобного. Все уже кончилось.
— Между Райнером и Джавидом–Ли? Нет. И не кончится, пока один из них не исчезнет с горизонта.
— А кто об этом позаботится? Вы? Не думаю. Тем ублюдкам вы не страшны. Такие не попадают под арест, не отвечают в суде, не отбывают строк, им не приходится наращивать изуродованное лицо. Это для бедолаг вроде Сэм.
— Верно.
— Вы знаете, как болезненно косметическое применение К-клеток для наращивания настоящей кожи? Пока они прирастают, адаптируются к новому телу, все болит, даже под обезболивающими. А ведь пройдет много месяцев, пока лицо Сэм заживет так, чтобы не видно было, что он с ней сотворил. Не все могут перенести столько боли. Моя Сэм сможет — она сильная. А когда она справится, когда я заберу ее домой, она больше не коснется этого дерьма. Подальше от Райнера и прочих психов.
— Красиво звучит, — заметил Алик. — Знаете, сколько раз я слышал подобные слова?
— Я не дам ей вернуться. Не позволю.
— Хорошо. Тогда разрешите, я вам помогу. Расскажите, что она сделала. За что Джавид–Ли послал к ней Рика? От чего он хотел предостеречь Райнера? Поняв, что происходит, я смогу добраться до этих типов. Нам сегодня навалили семь трупов, не считая Рика. Бюро от дела не отступится.
— Сэм вам не скажет.
— Понятно, что не скажет, поскольку ее в тот мир засосало так, что уже не выкарабкаться. Вся ваша любовь и мольбы, все ваши доводы, все мечты начать заново на новом месте — все это только для того, чтобы заставить ее сделать выбор. Вы или они. Вы уверены, что она выберет вас?
Попытка ее убедить — что было труднее, чем отполировать кучу дерьма, — привела, как почудилось Алику, к мелькнувшему на лице сомнению.
— Черт, она мне жена. Она их бросит. Ради меня.
— Добейтесь, чтобы бросила. Расскажите, что она сделала. Я ее оттуда вытащу. Ни Райнера, ни Джавида–Ли больше не будет.
— Они будут всегда. Разве что имена изменятся. Их территорию зацапают другие сукины сыны.
— Но возникнет разрыв, момент безвластия. И в этот самый момент вы успеете ее вытащить.
— Сэм бы не хотела, чтобы я вела с вами такие разговоры, — неуверенно проговорила она.
— В том–то и дело. Эта ее жизнь, она как наркотик. Самой ей не вырваться. Но вы сможете.
Каролайн протяжно вздохнула и сжала бессильную руку Саманты.
— Райнер велел, чтобы ей разъяснили. Доходчиво.
Этого она могла бы не говорить: Алик отлично представлял себе ту культуру. Намеки. Сообщения. Угрозы. Если без лишних слов, все тот же старый рэкет. В сухом остатке: власть таких, как Джавид–Ли или Райнер, над другими, подкрепленная деньгами или страхом. Никто никогда не отступается: дурацкая гордость не позволяет. Среди гангстеров потерять лицо означает потерять все.
— Что разъяснили? — спросил Саловиц.
— Чтобы отвалила, — ответила она. — Только и всего. У той женщины были какие–то разногласия с одной родственницей Райнера. Ну так вот, Сэм и узнала, когда она бывает в спа–салоне — дорогущем, в городе. Она там появлялась каждую пару дней, проходила полный курс: волосы, лицо, очистка кожи всего тела. И массаж каждый раз, какой–то затейливый, нагретыми камнями или черт его знает. Штука в том, что даже для обычного массажа надо раздеться почти догола. А вы знаете, что без одежды человек чувствует себя беззащитным, тем более когда лежишь, а кто–то над тобой стоит, и ты вдруг понимаешь, что этот кто–то — не тот, кого ты ждала.