Хорнблауэр.
– В количестве накопленных знаний и опыта мы многократно превосходили остальных, однако вопрос о здоровье его величества решили вульгарным счетом по головам. Попомните мои слова, сэр Горацио, это прямое голосование, без учета значимости в мире, если не положить ему предел, еще станет проклятием человечества.
– Очень на то похоже, – ответил Хорнблауэр. У него был постыдный секрет: он втайне считал себя демократом и радикалом, но в тех высоких кругах, где он теперь вращался, скрыть это не составляло труда, поскольку каждый встречный считал его своим единомышленником-консерватором.
– Морское путешествие для его величества! – воскликнул доктор Манифолд. – Дабы развеяться! И подышать свежим воздухом! Галиматья! Телесная слабость – вот что рекомендовано больным в столь скорбном состоянии ума. Кровопускания – по несколько унций два раза в неделю. Длительный курс слабительного в сочетании с ограниченным питанием. Темное замкнутое помещение. Все, что даст несчастному рассудку его величества возможность избавиться от дурных соков и начать заново, с tabula rasa, с чистого листа, сэр.
– Вполне справедливо, доктор.
Хорнблауэр не кривил душой. В 1812 году такие методы лечения душевнобольных и впрямь казались научными. И все же ему было жаль своего безумного монарха, которому приходится все это терпеть. Чувства возмущались, а рассудок говорил, что если за два года перечисленные методы не дали и малейшего результата, то сейчас самое время испробовать что-нибудь прямо противоположное.
По правде сказать, куда больше Хорнблауэра волновала ответственность, которую возлагало это задание – первое после триумфального бегства из Франции и тех почестей, которыми его осыпали при дворе. Должность капитана прогулочной яхты его величества, учитывая нынешнее состояние короля, могла бы считаться синекурой, если бы не решение врачей отправить его величество на морскую прогулку. Идти вдоль Ла-Манша с его величеством на борту, когда вокруг кишат американские и французские каперы, – огромная ответственность для капитана – для него.
Хорнблауэр оглядел палубу «Августы», все ее четыре короткие шестифунтовки и две длинные девятифунтовки на носу и на корме. Плоховатая защита от быстроходных, многопушечных новоанглийских каперов.
Доктор Манифолд словно угадал направление его мыслей.
– Разумеется, нет надобности лишний раз подчеркивать, как важно оберегать его величество от любого рода потрясений. Вы ведь уже получили приказ воздержаться от пушечного салюта?
Хорнблауэр кивнул.
– Никаких суеты и беготни. Все надлежит делать тише, чем обычно это принято на кораблях. И ни в коем случае не налетайте на рифы.
– Я постараюсь, доктор, – ответил Хорнблауэр.
Мичман, стоявший на салинге грот-мачты, соскользнул по фордуну, отсалютовал шканцам и побежал на бак. Команда замерла в ожидании.
– Вот и король! – внезапно воскликнул доктор Манифолд.
По склону к пристани, у которой стояла «Августа», медленно спускались несколько человек. Лишь когда они подошли на пятьдесят ярдов, Хорнблауэр дунул в свисток, и корабль ожил. Фалрепные в безупречно-белых перчатках и куртках выстроились перед золочеными сходнями. Боцманматы засвистели в дудки. Шестеро морских пехотинцев и сержант, словно по волшебству, оказались на шканцах, блестя начищенными пуговицами, двое барабанщиков замерли с поднятыми палочками. Команда выстроилась подивизионно; офицеры в треуголках и белых чулках сверкали на солнце эполетами и рукоятями шпаг. Все было готово ровно к тому моменту, когда будущие пассажиры вступили на сходни – ни секундой раньше, ни секундой позже. Весьма удовлетворительно.
На сходнях произошла небольшая заминка. Король не хотел подниматься на борт. Хорнблауэр видел, как его величество вцепился пухлыми руками в поручни и как двое слуг едва заметным движением их оторвали. За его величеством шел дородный лорд в роскошном сливовом камзоле поверх розового жилета и с лентой ордена Чертополоха через плечо – наверное, представитель какого-нибудь древнего шотландского рода. Он все придвигался и придвигался к его величеству. Король вновь вцепился в поручни, и вновь те же слуги мягко разжали его руки, а лорд твердо уперся объемистым животом в монаршую спину и надавил – и его величество вступил на палубу, лишь самую малость ускорив шаг.
Все офицеры отдали честь; боцманматы засвистели в дудки, барабанщики выбили протяжную дробь. Над головами взмыл королевский штандарт и заплескал на ветерке тяжелыми складками.
Его величество прибыл на корабль.
– Аты-баты. Что? Что? – проговорил он. Затуманенные голубые глаза приметили парящую чайку и устремились за нею вслед. – Что? Что? Чики-чирики. Что? Что? Что?
Придворные и слуги один за другим протиснулись мимо него на палубу. Наконец блуждающий взгляд короля приметил стоящего перед ним Хорнблауэра.
– Добрейший денек! – сказал король, и его лицо осветилось доброй улыбкой. – Как идут классы, хорошо?
– Да, спасибо, ваше величество, – ответил Хорнблауэр.
Король, протянув руку, снял с него треуголку, обшитую золотым позументом, а другой рукой взъерошил ему волосы:
– Учись прилежно, чтобы тебя не били слишком часто. Что? Учись прилежно. Хорошие мальчики получают гинеи.
Подошел доктор Манифолд и встал у Хорнблауэра за плечом. При виде него король сжался от страха.
– Ваше величество! – произнес доктор с низким поклоном, но смиренная поза и почтительный голос не успокоили перепуганного безумца. Маленький двор сомкнулся вокруг своего монарха и прежним манером повел его дальше. Хорнблауэр поднял треуголку, выпавшую из королевских рук, и занялся своими обязанностями.
– Фок- и грот-стаксель! – крикнул он. – Отдать концы, мистер Уайт!
Он чувствовал, что должен отвлечься, забыть панический ужас, исказивший лицо короля при виде мучителя. Свежий морской воздух на мгновение показался удушливым.
Под королевским штандартом на грот-мачте и флагом Синей эскадры на корме «Августа» вышла из Ньюхейвенской гавани туда, где ждал ее корабль сопровождения, двадцатипушечный корвет «Корморан». Хорнблауэр, глядя на него в подзорную трубу, подумал, как же тяжело сейчас британскому флоту, как велика нехватка судов, если его величество Георга III, короля Великобритании и Ирландии, чей флаг реет