382. ОТВЕТ
Молчанье, молчанье… Другого не будет Ответа!А кто-то так жаждет привета…Нет, в сердце его не пробудит Признанье…
В холодной могиле Все чувства, все страсти Былого!И к жизни не вызвать их сноваНичьей очарованной власти И силе…
О, если б желанье… Но нет, не пробудит ЖеланийПоэзия поздних признаний!Ответом одним только будет Молчанье…
14 июня 1896
383. ЖИГУЛИ
…Жигули, Жигули!..И — опять предо мнойК облакам вознеслиГоры лес вековой.
Взоры верхом скользят —От скалы до скалы,Где лишь тучки парятДа ширяют орлы.
Люб им Волги простор —Белопенная гладь,Зеленеющих горКрасота-благодать.
Здесь пред ними встаетЗа курганом курган,Где (гуторит народ)«Думу думал Степан»,
Где бессудным судьейРазин правил свой суд,Где о воле роднойБури песни поют…
Июнь 1896
384. «Под темным наметом сосны вековой…»
Под темным наметом сосны вековой,Пронизанной солнца лучами,Лежу я безмолвно… Ковер меховойПестреется всеми цветами.
В глуши благодатной, вдали от людей,Недвижно — как мертвый — лежу яИ в ближний просвет из-за хвои ветвейЛюбуюсь на высь голубую.
Кругом — тишина, тишина, тишина…Как будто в истоме от знояЗабылась природа, в объятиях снаНеспящую жизнь успокоя.
Пролетное облачко держит свой путь;За облачком думы несутся.И хочется здесь мне заснуть, так заснуть —Чтоб после вовек не проснуться!..
21 июля 1896
385. «К пустынному приволью…»
К пустынному привольюСклонился небосклон;Душистый воздух смольюИ зноем напоен.
Ни зверя и ни птицыСреди прямых стволов;Над ними — вереницыЖемчужных облаков.
Пески, да мхи, да хвояВ безлюдной стороне.Предчувствие покоя —В природе и во мне!..
22 июля 1896
386. РАСЧЕТ
В последней пристани… К затонуИх ловко «хватальщик» подвел…Стоят по горному услонуНа якорях… Весь лес дошел!..
Окончен плес… С плотовщикамиСвел счет приказчик кое-как…И торопливыми шагамиС плотов побрел народ — в кабак…
Расчет — разгул… Бренчат казною…Дешевка плещет через край…Сошлись пред стойкою одноюВолгарь, пермяк и ветлугай…
«А ловко, братцы, обсчитали?..»— «Куда ловчей! Народ лихой!..Всё берегли, недоедали;Осталось — разве на пропой!..»
Яр-хмель — давно свой брат в артели.В соседстве с ним и бурлакиНе то чтоб очень захмелели —Поразвязали языки!..
«Хватили горя?!.» — «Было дело!Чуть не пропали все за грош!..»— «Аль жить на свете надоело?»— «Не плыть, так по миру пойдешь!..»
«По чарке дай еще на брата!..»— «Ну, со свиданьем!» — «Сто лет жить!..»— «Бог спас… Спасет еще, ребята!..»— «Как ни гадай, придется плыть!..»
И впрямь — хоть спорь не спорь с судьбою —А нет другого им труда:Погонят с новою водоюОни — плоты, а их — нужда!..
4 августа 1896
387. ПАМЯТИ ГРАФА АЛЕКСЕЯ КОНСТАНТИНОВИЧА ТОЛСТОГО
1
Наш вдохновенный бард, наш северный Баян…Он был певец — воистину народный!Как небо синее, что море-окиян,Глубок его напев торжественно-свободный.
В годину смутную озлобленной борьбыСумел он овладеть святынь предвечных тайной.Не поняли тогда пролётных дней рабы,Что он в их стане был свободный «гость случайный»!
«Двух станов не боец» — входил он в пламя сечС одними гуслями да с вольною душою,И под гуслярный звон могучею волноюВсплывала, пенилась разгарчивая речь.
Как мощный взмах орла в безоблачном просторе,Как дружеский призыв на общего врага —Звучала в ней «любовь, широкая — как море»,И были тесны ей «земные берега»…
С повадкой княжею, со взором соколиным,С душою пахаря в живой груди своей —Он Змей-Тугарина разил словцом единым,Как будто был рожден в века богатырей.
Нрав Муромца Ильи, стать статная Потока,Алёши удаль-смех, Добрыни смелый склад —Сливались в нем с тоской библейского пророкаИ в песнях залегли, как заповедный клад.
И вот живая песнь, как солнце над землею,Восходит из его пророческой мечты,И тают перед ней весеннею водоюСнега над вечною святыней Красоты…
Я верю: вспыхнет тьма, зимы утихнет заметь,Опять Весна пойдет родимой стороной.Близка она, близка, — когда проснется памятьО вешних пахарях поэзии родной!
2
О, если бы — вещий певец-богатырь —Восстал он из гроба и кречета взоромСверкнул через всю святорусскую ширь,Над всем неоглядным привольем-простором!
О, если б весь гул перекрестных речей,Стоп песен, рожденных мятущимся духом,Всю смуту конца наших сумрачных днейУслышал он чуждым смятения слухом!
Свои бы звончатые гусли он взял,Стряхнул бы с них пыль, наметенную ложью,И, кликнув свой клич по всему бездорожью,Как в старую старь, по струнам пробежал.
Вся кровь расходилась бы с первых же слов,Душа загорелась бы полымем-гневом,—Наносную немочь с бессильных певцовСпугнул бы он мощным, как буря, напевом…
«За честь нашей родины я не боюсь!» —Грозою промчалось бы смелое слово.Всяк вторил бы песне Баяна родного:«Нет, шутишь! Жива наша русская Русь!»
10 декабря 1898 С.-Петербург
K. P
В 1882 году на страницах «Вестника Европы» было опубликовано стихотворение великого князя Константина Романова «Псалмопевец Давид», подписанное литерами К. Р. Так он подписывал затем все свои последующие произведения. Константин Романов не делал тайны из своего авторства, но его принадлежность к царствующему дому создавала определенные неудобства для выступлений в печати под полным литературным именем. По обычаю великому князю надлежало заниматься государственными делами, в числе которых поэзия не числилась, и его увлечение поэзией оставалось частной затеей, допустимой для К. Р., но не для официального представителя царствующей династии.
Константин Константинович Романов родился 10 августа 1858 года в Стрельне, близ Петергофа. Его отец, Константин Николаевич, в звании генерал-адмирала управлял русским флотом и во времена царствования Александра II считался одним из влиятельных сторонников правительственных реформ[112]. Он покровительствовал некоторым начинаниям в области науки, искусства и, в частности, заметно обновил содержание официозного «Морского сборника», предоставив его страницы для произведений Гончарова, Григоровича, Островского, Писемского, Станюковича, Мельникова-Печерского и др. После отмены крепостного права русская монархия стремилась реформировать свои отсталые политические институты по либеральным проектам европейского образца, и эти веяния времени отразились отчасти на характере воспитания молодого К. Р. Он получил разностороннее домашнее образование, в числе его учителей были знаменитые историки К. Н. Бестужев-Рюмин, С. М. Соловьев. В программе воспитания К. Р. далеко не последнее место было отведено развитию художественных наклонностей, хотя с детских лет он был определен для традиционной карьеры в армии и на флоте.