Глава 21
На следующий день Айвен заехал за ней с утра. Раздался звонок в дверь, и когда удивленная Этери открыла, он стоял на пороге.
– Прости, надо было телефон спросить, а я забыл, – посетовал Айвен.
– Запиши сейчас. Честно говоря, я не ожидала, – призналась Этери. – Хочешь позавтракать?
– Спасибо, я поел, и нам уже пора. Ты, я вижу, готова.
В этот день на ней был другой, но тоже суперэлегантный наряд: черные кашемировые брюки и светлый пиджачок так называемого «цвета горлицы»: сам маленький, но с преувеличенно-огромными отворотами, отчего фигура казалась совсем невесомой. Эфирной.
– А может, ты еще не завтракала? – спохватился Айвен.
– Нет, я позавтракала. Сейчас только сумку возьму и пойдем. Дай мне свой телефон, – потребовала Этери.
Айвен послушно протянул ей сотовый.
– Я не люблю под диктовку, – пояснила Этери. – Обязательно триста раз собьешься, пока запишешь. – Она набрала номер, и у нее в сумке запел мобильный. – Вот, теперь у тебя есть мой номер, – она отключила звонок, – а у меня твой. – И Этери ввела номер в память телефона. Айвен сделал то же самое. – Поехали. Домашний я тебе потом запишу.
И они поехали.
На Сент-Джеймс-сквер Этери предъявила бейджик, служивший пропуском, ей выдали табличку на палочке.
В фойе к ней подкатил человек-галерея Tretyakov.
– Послушайте, давайте договоримся. Не мешайте мне работать, – начал он. – У меня солидный заказчик…
– У меня тоже, – перебила его Этери. – Если вы еще хоть раз заикнетесь, что это не подлинник, я пожалуюсь распорядителям, и вас вышвырнут отсюда.
– Не хотите, чтобы картина досталась Третьяковке?
– Хочу. Очень даже хочу. Но пиар на ней сделает мой заказчик, а не ваш. Мой, – Этери улыбнулась, вспомнив Альтшулера, к которому, оказывается, была так несправедлива, – играет честно и купит по аукционной цене. А у вашего что – кишка тонка? Как вы потом передадите картину Третьяковке, если вы ее скомпрометировали? Как фальшивку?
– Предоставьте это мне, – пропыхтел Третьяков.
– Нет, не предоставлю. Извините, я спешу. Торги начинаются.
Этери ушла, но краем глаза успела заметить, как он вынул мобильник. Айвен, прослушавший перепалку молча, последовал за ней.
В аукционном зале он нашел места в середине. Этери извлекла из сумки и включила нетбук, вышла в Интернет и зашла на сайт аукциона. Рабочие тем временем вытащили на сцену первый лот: «Распятие».
– Картина Николая Ге, – объявил аукционист. – Объект представляет музейную ценность. Стартовая цена – один и один. Кто даст пятьсот сверху?
Итак, аукционист объявил первый шаг повышения цены: пятьсот фунтов. Довольно скромно, но при большой стартовой цене обычно так и бывает. Этери подняла табличку с номером.
– Леди в центре дает пятьсот сверху, – запел аукционист. – Кто больше, господа? Я слышу один и сто два? Господин, торгующий по телефону, дает один и сто два, кто больше?
Этери повысила сумму еще на пятьсот фунтов. Кто-то из сидящих в зале накинул пятьсот сверху. Кто это был, она не разглядела, может, и Третьяков, хотя она не видела, как он вошел. Этери дала еще пятьсот. И еще пятьсот набавили по телефону.
Она пропустила момент, когда невидимый конкурент по телефону повысил шаг до тысячи. Хотела сама предложить, но он ее опередил. Этери дала еще тысячу. Он еще, и она еще. Вскоре после этого соперник в зале отстал.
Аукционист вошел в раж, цена стремительно росла. Этери и безымянный в телефоне испытывали, прощупывали друг друга, набрасывая все новые и новые тысячи. Она поклялась, что больше не даст себя опередить, и, когда цена взлетела до миллиона ста двадцати восьми тысяч, предложила сразу две тысячи сверху.
Понижать шаг нельзя, можно только повышать. Телефонный конкурент набросил три тысячи. Этери набросила пять. Он и эту ставку принял, набросил десять, а потом и двадцать, они быстро перешагнули за полтора миллиона, стали подбираться к двум. Тут важно соблюсти баланс: выбить с торгов конкурента, но не выставить своего заказчика на слишком крупную сумму. Этери рискнула и набросила сразу пятьдесят тысяч. Телефонный предложил пятьдесят тысяч пятьсот фунтов, и она поняла, что он сломался: накинула пятьдесят пять тысяч и купила картину Ге за миллион девятьсот пятьдесят шесть тысяч фунтов.
– Молодец, – раздался у нее в наушнике голос Веры. – Я следила онлайн. Это справедливая цена. И для нас некритичная. Можешь смело покупать Григорьева. И Целкова.
– Как договаривались.
Аукционист поздравил Этери с покупкой, и торги продолжились. В этот же день она купила акварели Фонвизина за пятьсот семьдесят девять тысяч фунтов. На этом аукционист объявил перерыв до завтра.
– Устала? – впервые заговорил молчавший с самого начала торгов Айвен. – Я восхищаюсь, как ты боролась и победила.
Этери лишь улыбнулась в ответ.
– Ты есть хочешь? – продолжал расспрашивать Айвен. – Идем, я тебя покормлю.
– Мы же вечером идем в оперу. Я лучше куплю что-нибудь на вынос и дома поем, – отказалась Этери. – Неохота сидеть в ресторане и ждать, пока принесут.
– Хорошо, но давай я тебя отвезу.
В том же итальянском ресторане, что и третьего дня, Этери взяла ризотто с белыми грибами и любимые спагетти с тефтельками. Айвен отвез ее домой.
– Отдыхай. Я заеду перед спектаклем.
Оставшись одна, Этери поела, приняла душ и легла. Уснула как убитая, едва донеся голову до подушки: и вправду вымоталась. Через полтора часа она проснулась бодрая и свежая. И опять очень голодная. Пришлось наскоро перекусить. Потом она села к трюмо и принялась священнодействовать.
Этери соорудила свою любимую асимметричную прическу: разделила волосы на две неравные части, из меньшей сделала петлю и затянула в нее большую часть чуть левее и ниже макушки, позволив блестящим локонам низвергаться из ловушки водопадом. Они были слишком длинны, некоторые она подобрала и закрепила на голове черепаховыми шпильками.
Она очень тщательно накрасилась, навела мерцающие веки и вообще постаралась придать облику романтичность. Надушилась, надела любимый костюм от Сен-Лорана – черную шифоновую юбку в пол на атласном чехле и жакет-смокинг с белой рубашкой и маленьким черным галстуком-бабочкой. К этому костюму шли старинные, от бабушки доставшиеся серьги и кольцо – бриллианты в черной эмали, горящие, как звезды в ночи.
Этери надела еще одно старинное, усыпанное бриллиантами кольцо в виде перевязанного бантом букета. Точно такой же дизайн, только не кольцо, а брошь, она видела в мае на королеве Елизавете во время бракосочетания ее старшего внука принца Уильяма с Кейт Миддлтон. Что ж, на рубеже XIX–XX веков такой мотив был популярен.