жила одна из колдушек, начинал грязно ругаться и угрожал выпустить собак.
– Ты, небось, думаешь, что Павля – это так себе, – кричал он, не решаясь, впрочем, ступить на чужую территорию. – Да я вас, колдунов, насквозь вижу, мать вашу так! Вам бы только крови православной насосаться, это вы умеете, колдушки поганые!.. Вот спущу собачек, враз по-другому запоете!
– Я милицию вызову, – кричала соседка из форточки.
– Зови хоть Сатану, – кричал в ответ Павля, но слегка уже спуская тон на тормозах.
– Ты зачем хулиганишь, аспид ты ненасытный, – кричала в свою очередь тетя Нина, держась, впрочем, безопасного расстояния. – Или хочешь, чтобы тебя, как в прошлый раз, забрали, алкоголика?
«Прошлый раз», о котором говорила тетя Нина, случился лет так пятнадцать назад, но с тех пор служил весьма весомым аргументом против разбушевавшегося Павли.
– Убью! – кричал Павля, тряся попавшее ему под руку полено, тогда как решимость извести немедленно всех колдунов уже оставила его.
И вот он отступал, ворча напоследок, словно побитый пес, и грозя всему миру своим сухоньким кулачком.
Иногда он плакал, понимая, что не с его слабыми силами победить змеиное царство колдунов и колдушек, но чаще хрипло ругался разными замысловатыми ругательствами, в чем он был большим виртуозом, с чем были согласны все, его знающие.
Наконец, усталость брала свое, и Павля постепенно начинал сдаваться.
Завертев напоследок страшное матерное проклятие всем колдушкам и колдунам, он подымался на чердак сарая и здесь продолжал ворчать, словно старая собака, которую никто не принимал в расчет, хоть она всякий раз и предупреждала об опасности.
– За что терпим, Господи?– шептал он, заворачиваясь в брезентовый плащ. – За что, скажи, родненький?.. Или Христос приходил, чтобы колдушки проклятые нам на шею сели?
Голос его срывался, и, широко открыв глаза, он с напряжением всматривался перед собой, словно ждал, что ответят ему капризные Небеса.
Но ответа не было.
3
Что касается моих личных встреч с колдушками, то они ограничились знакомством с нашей соседкой по Бугрову, Анастасией Федоровной, которое длилось до ее смерти.
Была Анастасия Федоровна неразговорчива, неприветлива и невежлива, но почему-то к нам с Женей она прониклась расположением, да еще таким, что наши отношения с ней, по местным меркам, заходили очень и очень далеко – например, она звала нас зайти и попить чаю, что было для нее совершенно нетипично и потому вызывало всеобщее недоумение и разные подозрения.
Чай мы пили из грязных, сто лет не мытых чашек и слушали, как Анастасия Федоровна честит своих соседей, время от времени вздыхая и подвигая нам сахарницу.
– Сахару берите, – говорила она, и было понятно, что предложить сахару для нее равносильно такой жертве, на которую способен далеко не каждый.
А еще она называла меня по имени-отчеству и при этом хотела, чтобы мы тоже звали ее не баба Настя, а Анастасия Федоровна, что мы и делали много лет подряд.
– Зачем это вы с ней дружите, – говорила ее соседка через улицу. – Она мужа заездила и племянницу сюда не пускает, все думает, наверное, что будет вечно жить.
Мужа она, может, и заездила, но нас с Женей любила и сахара нам не жалела, чего нельзя было сказать о прочих соседях, которые были на фоне нашей колдушки какие-то пресные, неинтересные и не годящиеся Анастасии Федоровне в подметки.
Потом она умерла, хоронить ее пришла вся деревня, и я впервые увидел странный обряд, когда покойника поворачивают, держа гроб на полотенцах, три раза и только после этого закрывают крышку. Никто из присутствующих не мог ответить мне, что значит этот странный обряд, пока наконец, какой-то бодрый старичок не объяснил мне, что гроб вертят туда-обратно для того, чтобы покойник не нашел дороги назад, если ему вдруг придет в голову вернуться.
И тогда мне привиделась долгая осенняя ночь и Анастасия Федоровна, которая шла от дома к дому, скрипя калитками и стуча в ставни и двери, надеясь, что какая-нибудь добрая душа пустит ее погреться, – эта давно заблудившаяся странница, потерявшая себя среди чужих домов, деревень, лесов и полей и мечтающая только о том, чтобы найти укромный уголочек, закрыть глаза и немного поспать, пока холодная псковская ночь прядет свою черную пряжу.
4
Была ли Анастасия Федоровна колдушкой, этого я не знаю, но одна история до меня все же дошла, и при этом дошла от тети Нины, Павлиной жены, которая утверждала, что непосредственно принимала в ней участие.
Она-то и рассказала, что если колдушка начинает серьезно колдовать, то есть вызывать стихийные бедствия, наводить порчу и угрожать болезнью и смертью, следует взять в первую же лунную ночь до 12-ти часов новую борону и вместе с ней пробежать вокруг предполагаемой колдуньи, да так, чтобы борона, описав круг, замкнула то место, с которого она начала свое путешествие, помня, что чем больше захватываешь ты земли, тем вернее, что ты поймаешь колдушку за ее черным делом.
Конечно, я не мог отказать себе в удовольствии нарисовать эту почти гоголевскую картину: стоящую над Святыми горами, сияющую и безмолвную луну, четырех или пятерых участниц этого ночного безумия, тащивших из последних сил тяжеленную борону, ссадины и ушибы, а еще это прерывистое дыхание и редкие стоны, и удивление, что тебе удалась такая непосильная работа, от которой дрожат руки и рябит в глазах, тем более что ты все прибавляешь и прибавляешь земли, так что этот очерченный круг уже тянется от Луговки до Бугрова, и все это только для того, чтобы наткнуться вдруг на бегущую в лунном свете колдушку, которая ведь тоже спешит поскорее разорвать этот волшебный круг и не попасться в сотканную для нее сеть, в то время как судьба уготовила ей позор и унижения, так что колени ее задрожали, а слезы сами брызнули из глаз, и это было видно даже в ярком свете луны.
«Ой, как она плакала, – вспоминала тетя Нина, качая головой. – Так плакала, что нам даже жалко ее стало. А потом повалилась как столп и давай кричать: «Простите меня, простите меня, окаянную», и давай кататься по земле, как оглашенная… А потом стала ползать и ноги у нас целовать, и при этом все просила прощения, пока мы, наконец, не стреножили ее и не заставили поклясться над бороной мощами Святого Амвросия, что она больше не будет ни портить скот, ни насылать порчу на людей».
«И с тех пор, – добавила тетя Нина, понижая голос, – хочешь – верь, а хочешь – нет, всякие сглазы у нас прекратились, а если что и случалось временами, так это надо благодарить заезжих, потому что наши здесь совершенно ни при чем».
69. Пусторжев
Отличительной особенностью российской жизни, несомненно, является то, что, проснувшись утром следующего дня, обыватель ни в коем случае