каждое слово словно отрицает само себя и, наконец, перестает существовать, ибо такова его судьба – быть ни о чем.
– Вот почему, – сказал отец Илларион, поднимаясь со скамейки, – я не считаю больше возможным облекать наши мысли в слова, надеясь, что кто-нибудь поймет хотя бы немного из того, о чем мы в последнее время говорили.
Сказав это, он постучал по скамейке, призывая трудника подниматься, и даже сказал ему что-то вроде «Пора идти» или «Царствие Небесное проспишь», а сам пошел по аллее и скоро исчез, оставив после себя сладкий запах, похожий на запах земляники, невозможный в это время года.
67. Сценки из монастырской жизни. Кагора пожалели
1
Мужик из местных вошел в храм и тут же опустился на скамейку с глухим стоном.
«А-а», – сказал он, оглядываясь по сторонам. Храм был почти пуст, за исключением одного только Алипия, который читал положенный по времени Псалтырь, да сидящей на скамейке женщины, покосившейся на вошедшего и на всякий случай немного отодвинувшейся в сторону.
«А-а», – требовательно повторил мужик и, ударив себя в грудь, вдруг спросил:
«Бог. А есть он, Бог-то?»
«А то», – женщина вновь покосилась на вошедшего. – «А чего бы это Ему вдруг не быть?»
«А с чего бы быть?» – упрямо сказал мужчина, пытаясь заглянуть женщине в лицо, словно ожидая от нее каких-нибудь серьезных разъяснений.
«Не балуй», – строго сказала та и отодвинулась от сидящего почти на край скамейки.
«Я – что? Я – ничего», – с горечью сказал мужик, а потом опять ударил себя в грудь, так что гулкое эхо прокатилось под сводами храма, а читающий псалтирь Алипий прервал чтение и обернулся.
Мужик откашлялся и повторил:
«А-а-а», – он словно из последних сил хотел удержать бушующий у него в груди огонь. Потом он еще раз ударил себя по груди и спросил:
«Главный-то здесь?»
«Какой это главный? – сказала женщина, подозрительно разглядывая мужчину – Тут главных много».
Словно подтверждая ее слова, в храм влетел, сверкая лысиной, отец Фалафель, пришедший, чтобы сменить Алипия в чтении Псалтири.
«Это, что ли, главный?» – вполголоса спросил мужик.
«Вот тут главного спрашивают, – сказала женщина, показывая на сидящего. – Хочет с главным поговорить».
«А это зачем? – отец Фалафель улыбнулся своей легкой детской улыбкой. – Нас, чай, Христос всех уравнял, так что нет у нас ни главных, ни второстепенных».
«Вот именно», – и женщина шумно перекрестилась.
«Ты мне бошку-то не компостируй, – сказал мужик, учуяв каким-то десятым чувством, что отец Фалафель никаким образом быть главным ни при каких обстоятельствах не может. – Ты давай-ка мне лучше самого главного, а с другим я и слова не скажу».
«Ты, что ли, выпить хочешь? – спросил вполголоса отец Фалафель, который лучше многих других мог понимать, о чем шел разговор. – Так ты так и скажи».
«А я так и скажу, – сказал мужик. – Вот только где он, главный-то ваш? Я ведь не буду у кого-то там клянчить».
«А ты сходи к нашему наместнику, – отец Фалафель снова улыбнулся. – Скажи ему, мол, так и так, благословите, батюшка, вкусить, чего Бог пошлет».
«А чего Он пошлет-то, этот Бог ваш? – спросил мужик и уже было приподнялся со скамейки, чтобы последовать совету отца Фалафеля, но тут дверь в мощехранилище проскрипела, и на пороге появилось новое действующее лицо, а именно отец Иов. Он оглядел присутствующих и остановился на мужике, который приветствовал его тем, что снял с головы свою кепчонку и привстал.
«В храме-то надо ходить с непокрытой головой», – сказал Иов, разглядывая посетителя и пытаясь вспомнить, мог ли он его видеть прежде.
«Я что? Я ничего, – сказал мужик, сняв кепку, немного робея и делаясь от того слегка развязней. – Ты, что ли, тут главный будешь?»
«Тут он все главного зачем-то хочет, – охотливо встряла женщина. – Вон извертелся прямо весь».
«Сиди», – прикрикнул на нее мужик и, обращаясь к отцу Иову, сказал:
«Мне бы, вот, кагору бы грамм сто. Измучился прямо».
Глаза его при этом вдруг зажглись прозрачным мечтательным огнем.
«Причаститься хочешь?» – спросил Иов, делая вид, что не понимает, чего хочет мужик.
«Очень хочу, – со слезой в голосе отвечал тот. – Сделай такую милость, родной, прикажи, чтобы дали».
«Так причащаться надо было с утра, – сказал отец Иов, разводя руками и призывая всех присутствующих посмотреть на это любопытное явление. – Ты бы еще к вечеру пришел!»
«Можно даже двести», – сказал мужик, не слушая того, что говорил отец Иов.
«Чего двести?» – продолжал хитрить тот, глядя сквозь мужика.
«Кагора, – сказал мужик. – Чего же еще?»
«Так тебе и дали, – засмеялась женщина, поднимаясь со своего места. – Ишь! Кагора ему захотелось!»
«Что-то я не пойму, – и отец Иов сложил на животе руки, – ты с просьбой, что ли?»
«Я, между прочим, тут с самого обеда маюсь, – сказал мужик. – Заждался прямо».
«Не было его тут, – сказала женщина. – Мы тут сами с обеда дожидаемся».
«Цыц! – сказал мужик. – Она сама тут недаром пришла».
«Фалафель! – сказал отец Иов, немного подумав, для чего слегка поморщил лоб и прищурил глаза, как он делал всякий раз, когда ему удавалось решить какую-нибудь проблему. – Отведи его в трапезную. Пусть покормят».
«Чего это, в трапезную, – мужик выказал вдруг необыкновенное достоинство. – Я, чай, не нищий, могу дома поесть».
«Вот и ел бы дома», – сказала женщина и вновь засмеялась.
«Я сюда не столовничать пришел, – сказал мужик с явной обидой в голосе.
Затем, надев с размаху свою кепку, он обронил напоследок зло и горько:
«Вот он, Бог-то ваш… Где он, Бог-то, это-та? А-а, не знаете… Вот то-то же».
«Ну, ты Бога-то особо не трогай, – строго сказал отец Иов. – Бог-то тут ни при чем».
«А кто же тогда причем? – спросил мужик с горечью, за которой легко можно было увидеть тяжелую обиду и несбывшиеся надежды. – Кагора пожалел, этот Бог ваш хваленый!.. Нешто это по-людски?»
Сказав же это, он с презрением оглядел всех присутствующих, поправил свою кепку и вышел вон.
Некоторое время в храме царила тишина. Затем отец Иов прервал молчание:
«Ну? Видели?.. Кагор ему подавай!.. Ну, что за народ такой, ей-богу? А еще называют себя православными!»
После чего он тоже быстро покинул храм, но не через главный выход, а через дверь, ведущую в мощехранилище, откуда можно было незаметно скрыться от навязчивых прихожан и не менее навязчивых прихожанок.
2
Возможно, вспоминая эту историю и этого забавного мужика, я подумал, что вся вина его заключалась только в том, что он чрезмерно уповал на чудо, которого ждал и на которое надеялся, веря, что оно обязательно рано или поздно произойдет и заставит нас всех увидеть все в ином, прекрасном и волшебном свете, когда кажется, что Небеса готовы исполнить любую твою просьбу, потому что это находится в их собственной природе.
Бог не ему одному, а всем нам представляется раздателем всяческих благ, которые можно получить, стоит только начать исполнять заповеди и время от времени каяться в своих мелких и несущественных грешках.