«Языки».
Когда Эван пару часов спустя подбрасывает меня до дома, в руках у меня два бумажных пакета с книгами, я собираюсь подняться с ними на второй этаж и тут слышу:
– Ты выглядишь счастливым.
Улыбка сползает с моего лица. Эти слова кажутся мне обвинением, но я смотрю на маму – она, одетая в пижаму, сидит на диване в гостиной – и понимаю, что говорит она искренне.
Наши отношения стали напряженными с того самого момента, как я заявился домой в три часа утра. Мы вели себя словно соседи по дому, а не члены одной семьи, и потому я удивлен, что она здесь.
– Ага, – осторожно говорю я. – У меня все хорошо.
– Где ты был?
– Уезжал с другом.
– Хорошо… это хорошо. – Она кивает и отводит взгляд, вид у нее почти что ошеломленный.
– Мама? – Я подхожу к ней и кладу пакеты с книгами на пол. – Ты в порядке?
– Я только что говорила по телефону с Луанной. – Это любимая мамина кузина. – Она опять выходит замуж.
Верно, я что-то такое припоминаю.
– Она хочет, чтобы я приехала на свадьбу в марте. Не куда-нибудь, а в Мексику. – Мама говорит об этом, как о чем-то невозможном, и я не понимаю почему. Она все время совершает такие поездки – в Кабо, в Рим, в Париж.
Ее плечи опускаются, она начинает медленно моргать, и глаза у нее становятся сонными, словно она может уснуть прямо сейчас, если я дам ей возможность сделать это, и внезапно я понимаю. Она не усталая – она очень печальная.
И следуя внезапному порыву, я говорю:
– Мама, ты должна ехать.
– О нет. – Она глубже вжимается в диван. – Для этого придется приодеться.
– Но ты же любишь это. – Она качает головой, и я продолжаю убеждать ее: – Ты должна ехать.
– Правда? – От просящейся на лицо улыбки уголки ее губ приподнимаются. – Ты говоришь совсем как твой дедушка. Он может быть очень настойчив… Когда ты пропал, он вел себя именно так. Пытался вытащить меня куда-нибудь, чтобы я общалась с людьми, но он – единственный человек, которого я была способна выносить. И когда он умер… Я не могла никого видеть.
Меня посещает странное воспоминание. Мама без лица в хорошем ресторане. Кто-то говорит ей, что ужасно жалко, что я пропал.
Но, конечно же, это не настоящее воспоминание, я вообразил его, когда был заперт в подвале. Я дрожу, вспоминая, как там было холодно, и снова смотрю на маму.
– Может, теперь все изменится.
– Думаю, будет неплохо… оттянуться.
– Да, конечно.
– Но сейчас неподходящее время для того, чтобы выдергивать тебя из школы. И ты же знаешь Луанну – нас с тобой ждет двухнедельная феерия.
– Но мне совершенно не обязательно ехать.
– Свадьба – не слишком подходящее развлечение для подростка, верно? – И выражение ее лица становится игривым – впервые за все то время, что сохранилось у меня в памяти.
Я от души радуюсь этому и чувствую, что широко улыбаюсь ей в ответ.
– Ну, свадьба это не так уж и плохо. Я вполне могу подраться с одинокими дамами за букет.
Мама весело смеется.
– Тебе действительно становится лучше, правда же, Сайе? Ты почти… почти как прежний?
Восемьдесят два
Когда я загружаю мамины чемоданы в такси, ожидающее у дома, только-только начинает светать. Я собираюсь засунуть сумку поменьше в багажник, и тут из машины быстро выбирается водитель и пытается забрать ее у меня.
– Позвольте мне, сэр.
– Все в порядке, – говорю я и с легкостью поднимаю чемодан побольше. Вау, да я стал куда сильнее. Готов поспорить, я могу одержать верх над Калебом.
При этой мысли я чуть не роняю чемодан.
Я не хочу причинять ему боль – слишком поздно для этого.
Я, потрясенный, сажусь рядом с мамой на заднее сиденье. Вчера вечером она сказала, что подбросит меня до школы по пути в аэропорт.
– Скоро мы отправимся с тобой в путешествие, – говорит она, когда я захлопываю дверцу. – Куда пожелаешь.
Мне трудно представить, что я сажусь в самолет и куда-то там лечу, но думать о таком приятно. Эта мысль не оставляет меня все время в школе, и с ней я сажусь после уроков в пикап Эвана.
По дороге просматриваю мамины сообщения.
Эван кивает на мой телефон.
– Что там у тебя?
– Мама отправилась в Кабо. И прислала мне фотографии.
Он озадаченно наклоняет голову:
– Она поехала в Мексику без тебя?
– Ну да. А ты всегда ездишь на каникулы с родителями?
– Мы, по правде говоря, никуда не ездим на каникулы.
– О…
– Ну, если ты сегодня вечером свободен, то, может, поужинаем у меня?
– Правда? – Эван никогда прежде не приглашал меня к себе. Я улыбаюсь и киваю. – Да, конечно.
На секунду на его лице появляется что-то вроде беспокойства, но очень скоро это выражение исчезает.
Эван как-то сказал мне, что весь его дом может уместиться в нашей большой комнате. Он преувеличил, но не слишком.
Мы пересекаем двор и входим в небольшой синий дом, где меня тут же берут в оборот две собаки размером с пони, которые, должно быть, очень любят знакомиться с новыми людьми. Они лижут мне руки и подпрыгивают, их лапы ложатся мне на грудь.
Эван стаскивает их с меня и ругает таким дружеским тоном, что они скулят от радости и вертятся вокруг ласкающих их рук Эвана. Он, смеясь, скидывает кроссовки.
Я показываю на свои ботинки:
– А мне нужно?..
Он кивает, и я следую его примеру, после чего вхожу за ним в небольшую гостиную, вбирая в себя жизнерадостное окружающее пространство. Ворсистое ковровое покрытие, семейные фотографии в рамках, множество окон и разномастные стулья и кресла. Но тут я замечаю выражение дискомфорта на лице Эвана.
– Что-то не так?
– Все так, – отвечает он слишком уж быстро, и я гадаю, не кажется ли ему, что я смотрю на его дом оценивающим взглядом. Боже, надеюсь, что нет.
– Эван, это ты? – доносится до нас звонкий женский голос.
– Да. Мама, я дома, – отзывается он, и его мать врывается в комнату, подобно фонтану энергии. У нее оранжевое платье и густые черные, собранные на макушке волосы.
– Привет, солнышко. – При виде Эвана ее лицо светлеет, а потом она выжидающе смотрит на меня: – И кто к нам сегодня пришел?
– Это мой друг. – Эван делает небольшую паузу. – Сайерс.
Ее рот немедленно образует неправильную букву О. Такое лицо бывает у людей, только что услышавших какие-то ужасные новости. Она конечно же знает