Эван, не в пример мне, одет по погоде – на нем черная вязаная шапка, черные перчатки и серое шерстяное пальто поверх медицинского костюма. Залезаю в пикап и смотрю, как он несет от кузова к капоту что-то вроде пластиковой банки.
Осматриваюсь – по-прежнему ни следа тех мужчин.
Пару минут спустя Эван садится на водительское сиденье и поворачивает ключ зажигания. К счастью, мотор оживает, Эван выезжает на дорогу, но мы не возвращаемся к нашему разговору. Между нами снова повисает напряженное молчание.
Украдкой смотрю на Эвана…
И понимаю теперь.
Ему неудобно. Это написано на его лице, и я чувствую острый укол вины. Гаррет, Брэкстон и я насмехались над его неспособностью купить хорошую машину. В его день рождения. И как только мы могли?
Мне хочется попросить у Эвана прощения, но, когда я попытался сделать это в прошлый раз, ничего хорошего из этого не вышло.
Довольно скоро мы доезжаем до кованых железных ворот владений Уэйтов. Охранник открывает их, и Эван едет по извилистой дороге к моему дому. Когда он останавливается перед входом в него, я открываю было рот, чтобы поблагодарить его, что он подвез меня, но неожиданно для себя говорю:
– Хочешь зайти?
В большой комнате Эван снимает с головы вязаную шапку. Волосы у него такие короткие, что через них просвечивает кожа головы.
– Невероятное место. – Глаза Эвана повсюду – он изучает резьбу над дверью, лепнину на потолке. – Мне кажется, весь мой дом уместится в этой комнате.
Не знаю, как отнестись к такой вот похвале. Я даже не чувствую этот дом своим.
– Если хочешь, я покажу тебе его.
Подобные экскурсии всегда водила мама. Когда к нам приходили ее подруги или коллеги, она жестами обращала их внимание на картины и скульптуры. Некоторые произведения они узнавали, другие, принадлежащие подающими надежды художникам, видели впервые. Мама рассказывала им, где купила плитку – в Тоскане. Стропила – из старой церкви в Англии. А вот эта лампа приобретена на аукционе «Сотбис».
Я неожиданно смущаюсь, потому что мне не хочется хвастаться.
– Но это совсем не обязательно.
– Нет, мне хочется посмотреть, – настаивает Эван.
И я веду его в библиотеку, в солярий, в комнату матери, где великое множество фарфоровых кукол в образах обитателей миниатюрного города.
– Крипово? – спрашиваю я, заметив выражение лица Эвана.
– Ну…
– Мой лучший друг Люк всегда говорил, что так оно и есть.
– Люк, который «Звездные войны»?
Улыбаюсь краешком рта.
– Да. Ты знаешь его?
– Мы несколько раз разговаривали с ним.
– А со мной он не хочет больше разговаривать. – Я вовсе не намеревался говорить это вслух, тем более таким дрожащим, почти плачущим голосом, и потому перескакиваю на другую тему. – Хочешь посмотреть какой-нибудь фильм?
И Эван соглашается:
– Давай.
Мы поднимаемся по задней лестнице в мою комнату, и я кладу кожаную сумку на стол.
– Хочешь покурить? – спрашиваю я, вовсе не пытаясь произвести на него впечатление или что-то в этом роде. Просто невежливо было бы не предложить ему присоединиться ко мне.
– Нет, спасибо.
Пожимаю плечами, словно говорю «как хочешь», лезу в сумку и достаю запаянный пакетик. Пытаюсь нащупать трубку, которую дал мне Тэннер, и замечаю ошарашенный взгляд Тэннера.
– И это все время было у тебя в сумке?
– Э…
– Когда ты ехал в моей машине? – Я не знаю, что ему ответить. Очевидно, что так оно и было, но он и без того уже страшно шокирован, и если я скажу «да», то, по всей видимости, расстроится еще больше. – А что, если бы нас остановили? – И тут же сам отвечает на свой вопрос: – Нас бы арестовали.
– Ну я же не знал, что ты повезешь меня домой! – Я говорю это сдавленно и словно защищаясь, но при этом довольно громко.
– А я не знал, что при тебе пятифунтовый пакетик с травкой.
И я понимаю, что это все. Что третьего раза он не потерпит.
Это не должно было бы так уязвить меня, но на самом-то деле я уязвлен.
– Прости меня, Эван. – Я опускаю глаза. – Мне это не пришло в голову. Но если бы нас остановили, я бы сказал, что это мое. Я не позволил бы арестовать тебя.
Он молчит, и я смотрю на него. И не могу понять выражения его лица, и от этого мне становится очень не по себе.
– Так мы будем смотреть кино? – наконец спрашивает он. – Ты не говорил, что у тебя в спальне настоящий кинотеатр. – Уголок его рта насмешливо приподнимается, и мои губы растягиваются в счастливой улыбке.
– Ага. Это точно.
Эван садится на диван, я – на кровать и бросаю ему пульт, смотрю, как он листает каталог «Амазона», в котором великое множество комедий, и мелодрам, и документальных фильмов об убийцах, и останавливается наконец на каком-то ситкоме, который я еще не видел, потому что он вышел в прошлом году.
– Сойдет? – спрашивает он.
– Конечно, очень хорошо.
Он нажимает на play, и фильм начинается, но по какой-то причине я не могу сосредоточиться на нем и обращаюсь мыслями к окнам в комнате. Солнце сядет меньше чем через час, это неизбежно. Начинаю покусывать большой палец и поглядывать на пакетик с травкой. Если есть хотя бы один шанс на то, что она поможет мне успокоиться, я бы покурил внизу, но это будет выглядеть странно – словно я наркоман какой-то. И, может, когда я вернусь в комнату, Эван скажет: «Мне пора». А затем станет темно, и я…
– Ты нервничаешь?
Вынимаю палец изо рта.
– Что?
Эван повторяет свой вопрос:
– Ты нервничаешь?
Я киваю, и выражение его лица смягчается.
– Это часто с тобой случается? Часто тебя преследуют?
– Нет. – Но теперь я нервничаю еще сильнее, потому что думаю, что, может, и часто, а я просто не замечал этого? – То есть я так не считаю. Просто все хотят узнать о моем папе, но он ушел так…
Брови Эвана сходятся в одну линию, он явно смущен, и до меня доходит, что я сказал.
– О твоем папе? – эхом отзывается он.
Я не отвечаю, и он спрашивает:
– Ты ходишь к доктору?
– К доктору?
– К психотерапевту или психиатру?
Если бы меня спросил об этом кто-то еще, мне стало бы больно от его участия, но по какой-то причине к Эвану это не относится.
– Мама хочет, чтобы ходил.
– А ты не хочешь?
– Я был на паре сеансов. – Это если считать Руфь из больницы.
– И?
– Это не мое.
– Почему?
– Та женщина-психотерапевт… Я чувствовал себя с ней… неловко.
– Нужно искать врача,