обо мне – и видеть меня ей очень неприятно.
Мне хочется рвануть обратно к пикапу, но Эван кладет руку мне на плечо и ведет по коридору в самую маленькую из когда-либо виденных мной спален. Здесь с трудом помещаются двухъярусная кровать и телевизор, оставляя ровно столько места, сколько необходимо для мальчиков, играющих на полу в видеоигры.
Мальчик постарше очень худой и практически утопает в безразмерной футбольной фуфайке. Ему лет одиннадцать. Эван говорил, что у него есть брат, учащийся в средней школе. Другому мальчику лет семь-восемь, у него пухлые щеки и длинные крупные завитки, какие некогда были у Эвана, и по какой-то непонятной причине у меня спирает в груди дыхание.
Маленький кучерявый мальчик смотрит на нас, отводит взгляд и снова смотрит, будто не может поверить собственным глазам, а потом бросается к Эвану.
Эван улыбается ему сияющей улыбкой.
– Привет, Айзик. Это мой друг Сайерс.
Айзик, внезапно застеснявшись, опускает голову. Такое впечатление, что его настолько поразило появление брата, что до настоящего момента он буквально не замечал моего присутствия. Он явно обожает Эвана, и это действительно очень мило.
– А парня, который не отрывает взгляда от телевизора, зовут Джейкоб.
– Не мешай мне! – Джейкоб продолжает жать большими пальцами на геймпад.
Эван, совершенно на него не обидевшись, снимает рюкзак и бросает на одну из кроватей, и тут до меня доходит…
– Вы все живете в этой комнате?
– Ага. Здесь просторно и хорошо с тех пор, как мои старшие братья поступили в колледж. – Выражение лица у меня, должно быть, очень уж оторопелое, потому что Эван разражается хохотом. – Да шучу я. Нет у меня старших братьев.
Но тем не менее вот эти трое живут в одной крошечной комнате, что кажется мне просто безумием.
Слышу, как входная дверь открывается и закрывается, раздается мужской голос.
– Папа пришел, – объявляет Айзик.
– Ага, – соглашается Эван и обращается ко мне: – Готов поесть?
Я киваю, и Эван несет пристроившегося у него на бедре Айзика в гостиную, где стоит отец Эвана – волосы и кожа у него светлее, чем у старшего сына. Он не слишком крупный мужчина, но это восполняется суровым выражением лица. Такое впечатление, что мама Эвана уже ввела его в курс дела.
Воспоминание. Гаррет говорит: «Он рассказал своему папе. Ну кто так поступает?»
Это отец Эвана сообщил в школу о порче пикапа его сына после нескольких недель буллинга. И теперь он смотрит на меня так, словно с радостью надрал бы мне задницу, если бы это было разрешено законом.
– Можно тебя на пару слов? – говорит он Эвану, совершенно игнорируя меня.
Эван бросает на меня обеспокоенный взгляд.
– Сейчас вернусь. – Он идет вслед за отцом в другую комнату, а я остаюсь в одиночестве и нервничаю, и ерзаю, и вдыхаю запахи готовящейся на кухне еды. Пахнет хорошо, похоже, лазаньей и чесночным хлебом.
Минутой позже Эван возвращается в гостиную, лицо у него непроницаемое.
– Я отвезу тебя домой.
Похоже, на ужин меня не пригласили.
Мы обуваемся и идем к пикапу. По дороге мы молчим, и тут Эван говорит:
– Перестань.
Я осознаю, что покусываю большой палец и стучу головой по окну, словно разволновавшийся дятел. Вытерев мокрый палец о штаны, заставляю себя сесть прямо.
– Значит, твои родители ненавидят меня?
Он какое-то время молчит.
– Мне очень жаль, – наконец говорит он. – Нужно было предупредить их, что я пригласил тебя. А я подумал, что, познакомившись с тобой, они изменят свое мнение о тебе. Обычно они склонны прощать…
– Они хотят, чтобы ты перестал общаться со мной?
Эван одаряет меня обнадеживающей, как мне кажется, улыбкой.
– Они хотят попытаться сделать это.
Восемьдесят три
Но мы больше не общаемся с ним – с того самого дня. Подсчитываю, сколько времени прошло, и оказывается, всего несколько дней, но они кажутся вечностью, особенно если ты испытываешь стресс и не спишь, и у тебя кончилась травка. А я-то уж подумывал, что она мне больше не нужна, потому что я иду на поправку.
Но оказывается, я ошибался: без нее я не могу заснуть. Я написал моему другу – моему дилеру? – но он не знает, когда у него что-то появится, поэтому я изможден и возбужден одновременно, словно меня накачали успокоительным, но не позволяют заснуть.
Сейчас вечер пятницы, мама все еще в Мексике, а я лежу в постели, свернувшись клубочком.
Не могу вспомнить, чем я обычно занимался по пятничным вечерам. Все прежнее кажется подернутым дымкой, но, наверное, я проводил время с Люком. Я все надеюсь, что встречу его в коридоре и он скажет: «Эй, давай побазарим?» Или, может, он, словно осьминог, заключит меня в неожиданные объятия, как делал это раньше. Но где бы я ни натыкался на него, мы молча расходимся, и я больше не понимаю, это я избегаю его или он меня.
В последнее время по пятницам я тусовался с Эваном. Мы смотрели фильмы и заказывали пиццу, которая так ему нравится, и я догадываюсь, что я по-своему жалок, поскольку стал зависимым от него. Родители не разрешают ему общаться со мной, и, наверное, ему от этого легче. Теперь он может проводить время со своими настоящими друзьями. Нормальными ребятами. Это хорошо для него. Ему пойдет на пользу перерыв в наших отношениях. Я бы тоже с радостью отдохнул от себя.
Я снова пытаюсь вспомнить, что же я делал по пятницам?
Играл в настольные игры с Калебом.
Нет, не так. Кроме того, с Калебом у меня не было пятниц. Вообще не было дней недели, просто длинные безвременные отрывки, и я чувствовал себя таким одиноким. Все, что мне нужно было, так это компания, и не помню точно, когда я стал мечтать не о том, чтобы выбраться оттуда, а о товарище по камере.
Плохо ориентирующийся в полумраке, я вижу рядом со своей кроватью чью-то тень.
– Папа?
Но мне никто не отвечает. Здесь никого нет.
И когда разочарование тяжким грузом ложится мне на плечи, меня вдруг ошарашивает мысль, никогда не посещавшая меня прежде.
Я скучаю по нему.
Перестань, Сайе, ты вовсе не скучаешь по Калебу. Это безумие, это зло.
Но это правда. Меня грызет боль, я горюю, как горевали бы вы, если бы ваш настоящий отец покончил жизнь самоубийством. Мои глаза наполняются слезами, и наволочка на подушке становится мокрой.
Я хочу, чтобы он был здесь. Он успокоит меня, прижмет к себе.
Но он не сможет сделать это, потому что