зеленовато-желтоватая с бурым оттенком, но она пахла апельсинно-бархатно, с привкусом аромата роз, шоколада, в звучании скрипок, арфы, виолончели… Помню, что проблески алого, например, рождали звуки (или рождались звуками) трубы – пряный аромат и прохлада. Желтовато-бурое было одновременно и теплым, мягким, пахло ванилью и яблоками, бархатисто звучало виолончелью. Голубое – это арфа, свежесть, ощущение нежности. Оранжевое – скрипка и апельсин, покалывание, как от шампанского. Синее – сапфир, саксофон, сладость, тепло, аромат пудры и дорогих духов, тяжелые складки шелковой материи… Фиолетовое – кларнет… Насыщенная многозвучность, многоцветность, многообразность… Наполненность, переходящая из одного в другое…
Но впереди – отмель и остров. Это, оказывается, и есть наша цель. Мы ступаем на дно и идем по отмели к берегу, по желтовато-прозрачной, фортепианно звучащей, теплой и мягкой ароматной воде, навстречу совершенно волшебной музыке и голосам. Помню, я мельком глянул на себя – то есть сверху вниз, на свою грудь, живот, ноги – и остался доволен своим худощавым мускулистым и смуглым телом, гладкой бархатной кожей, по которой струилась вода. Рядом со мной спокойно и весело шла она.
На острове, как оказалось, выбирали королеву красоты…
Дальше в моих воспоминаниях о сне неразборчивое, сгусток острых и пряных ощущений – осознание бессмертия, бесконечной многомерности бытия. Этакий пароксизм радости, от которой я просыпаюсь…
Увы, вокруг всего-навсего больница, это я осознаю в первый же миг. Но несмотря на столь прозаическое свое положение, я полон странной уверенности: то, что со мной происходило во сне – РЕАЛЬНО. Все это – НА САМОМ ДЕЛЕ ГДЕ-ТО ЕСТЬ.
Чуть-чуть изменив позу, я тогда, помню, закрыл глаза и опять провалился в сон. Но на этот раз он был совершенно другой.
…Они летели, летели с Темной Звезды сплошным сероватым потоком. Разные, но бесцветные, мутно-прозрачные, пустые, похожие на высосанные кем-то шкурки. Карлики… Монстрики… Они свободно проникали в атмосферу Земли и, словно магнитом, втягивались в человеческие тела. Серые карлики… Цвет! Они впитывали в себя цвет! Они питались им! Человек продолжал жить, но его цвет, теплота, его разноцветная жизнь перетекала в карликов – то в одного, то в другого. И они, КАРЛИКИ, теперь росли, оживали и руководили его поступками. Карлики-паразиты. Странным был новый сон – продолжение того, цветного и яркого. Не столько даже чувственный был он, сколько головной, информативно-графический, компьютерный какой-то. Картинка была, и было глубинное, смысловое осознание ее – одновременно! Массовое и тревожное нашествие карликов. Смертельно опасное… И длилось все очень недолго – одно мгновение, может быть. Картинка, осознание ее и – вспышка боли, от которой я тотчас проснулся… Да, неловко шевельнул ногой, дернулся.
Неприятный сон. Напрочь исчезло прежнее ощущение полноты. Неясная тревога осталась, ощущенье беды, досады. Неужели и это реальность? Но это же неправда, неправда! – тотчас начал я себя успокаивать. ТО, первое – правда, а это – нет! Однако что-то произошло со мной, я словно бы чуть-чуть изменился. Заснуть не удавалось, возникло противное ощущение болезненности, неудобства. И – сознание скованное, словно паутина.
Я принялся осторожно поглаживать ногу, спину, куда мог дотянуться. Спокойно, спокойно. Расслабиться, расслабиться полностью… И наконец опять провалился в сон.
Что снилось на этот раз и снилось ли вообще, не помню. Проснулся уже утром, когда вошла сестра и принялась разносить термометры. В голове у меня был какой-то странный шелест. Но я, кажется, выспался. И боль уменьшилась».
(Из повести «Карлики», 1988 г.)
(Так где же истина, думаю я опять и опять. Дьяволы на Фуатино? Или карлики? Ничего ведь у нас не изменилось по сути даже теперь, в «нулевых», разве что стало хуже. Но главное: что же делать?)
Так что же все-таки делать?
Мы пьем чай с женой Ирой и моим приятелем. Прошло несколько месяцев после выхода «Пирамиды».
– Ты знаешь, что сегодня по телевизору читательская конференция твоего журнала? – говорит вдруг мой приятель. – Обсуждение материалов за прошлый год…
– Как?! Нет, не знаю.
Телевизора я тогда у себя не держал, смотрел его обычно у своих родственников или у Иры (мы с женой жили в разных квартирах…). Смотрел главным образом художественную гимнастику, фигурное катание, иногда хоккей – наши с чехами. О предстоящей передаче не знал, никто мне о ней не говорил и никто, тем более, не приглашал… Странно. Ведь столько писем…
Мы с Ирой немедленно поехали к ней. Успели…
Да, передача была. Разумеется, записанная на пленку, а не прямой эфир. Ее вел Первый зам. Хотя Главный редактор тоже присутствовал, но он все больше молчал… Говорилось о многих публикациях журнала за прошлый год. Даже о статьях, рассказах… Первый зам держался хозяином – он ведь авторитетный литературовед… О «Пирамиде» ни слова. Как будто журнал ее вовсе и не печатал.
Только потом, позже, один из участников той встречи сказал мне, что выступавшие из зала, конечно же, говорили о «Пирамиде», благодарили за нее журнал. Из телепередачи это вырезали…
В начале года состоялось Собрание писателей Москвы. Мероприятие беспрецедентное, детище «перестройки» – не «отчетно-выборное» и не посвященное «красной дате». Не Конференция, не Пленум Правления, куда приглашались обычно исключительно члены. Демократическое собрание, без пропусков и без регистрации присутствующих. Просто собрание.
Уже прошел знаменитый Пленум Союза кинематографистов, на котором впервые демократическим путем сменились вожди Союза – забаллотированы были почти все прежние бессменные «зубры», и к рулю пришла «молодежь». В Союзе Писателей перестройка пока не проявлялась никак – все до мелочей оставалось по-прежнему, разве что первый секретарь Московской организации сменился, но и то лишь потому, что прежний сам оставил свой пост и «перешел на другую работу». Нового выбирали из нескольких «альтернативных» (модное стало слово) кандидатур, однако голоса, естественно, имели лишь прежние члены Правления…
Но заканчивался очередной год «перестройки», и перемен ждали все.
Большой зал Центрального Дома литераторов – на шестьсот с лишним мест – был заполнен до отказа, люди сидели и стояли в проходах, в фойе, микрофоны были выведены и в Малый зал, который тоже был полон. Собралось что-нибудь около полутора тысяч столичных писателей – почти весь наличный состав… К трибуне, естественно, было не протолкнуться, но я, тем не менее, послал записку с просьбой, чтобы дали слово.
Начинали, как всегда, «генералы» – не по мастерству, конечно же, а по должности. С особым вниманием ждали выступления нового первого секретаря: может быть он скажет что-нибудь этакое? Ведь перемены давно назрели! Союз Писателей у нас – не союз творческих работников вовсе, а – истинное министерство, где заправляют чиновники, причем преданные до