никакой я не диссидент! Вы, рецензенты, что же? Нравится – поддержите! Не нравится – пишите разгромные статьи, ради бога! Но пишите!»
Нет, увы. Пресса молчала глухо, как будто никакой повести не было. И я, ее автор, как будто бы куда-то исчез.
А была ли повесть, с искренним недоумением думал я порой. Может быть, схожу с ума, и никакой публикации повести не было? Но вот же письма, и вот номера журналов с ней…
В издательстве «Мысль» редакцией еще раньше была задумана книга, в которую вошли бы сразу несколько уже изданных моих рукописей – о путешествиях и фотографировании чудес природы. Готовые тексты уже были в редакции. В «Детской литературе» собирались переиздать «Путешествие в удивительный мир». Еще в одном издательстве хотели выпустить мою новую книгу о насекомых – готовая рукопись лежала в редакции. Но теперь… Все почему-то затягивалось.
Поток писем читателей постепенно иссякал, хотя «Пирамида» вышла в начале следующего года еще и отдельным изданием, тиражом в 250 тысяч. Но одно дело – в престижном журнале, а другое – просто так, книгой. Да еще и без «пиара»… Огромная разница для наших граждан!
В конце 87-го и в начале 88-го года я испытывал стресс, равного которому не было, пожалуй, никогда в моей жизни. И даже весьма лестная для меня поездка во Францию – очень интересная: я и выступал там, за что удостоился похвалы руководителя делегации, а также самого Булата Окуджавы, и много фотографировал! – ничего не изменила в моей «послепирамидной» судьбе. СМИ молчат, меня как писателя как будто и не было никогда, поток писем читателей иссякает, звонки прекратились… Что происходит? Где мои сограждане, ау?
Итак, дорогой Джек, с публикацией «Пирамиды» произошло у меня ровно обратное тому, что произошло у твоего Мартина после выхода его «Позора солнца».
Особо обращаю твое внимание, Джек, как и внимание тех своих соотечественников, которые моложе меня и не пережили того, что пришлось пережить мне, вот на что. Я помню свое детство в военные годы в Москве – воздушные тревоги, затемнение, бомбежки, когда трясло весь дом, и мы ждали, что вот-вот бомба упадет на нас, а немцы займут Москву… Есть было почти нечего, не было электричества, на окнах – светозащитные шторы, и мы жгли свечи, коптилки… Коммунальная квартира из семи комнат: семь семей, два десятка жильцов, два туалета на всех, которые постоянно засаривались – приходилось бежать к метро, в общественный… Горячей воды, естественно, нет, но периодически отсутствовала и холодная … Зимой топили печи, дрова были не всегда, жгли старые книги… Клопы, мыши, тараканы… Гибель самых близких мне людей – мать, отец, братья… Потом послевоенное сиротство, бесконечные болезни, и – никакой поддержки со стороны. Бабушка, ставшая моим опекуном, умерла, и мы – вдвоем с двоюродной сестрой…
Правда, я все же окончил школу – аж с Золотой медалью – и поступил в престижнейший МГУ. Но – уход в связи с полным разочарованием в карьере «советского физика»… Работа на разных работах, безуспешные попытки опубликовать хоть что-то, поступление в Литинститут, но… Разочарование на первых же семинарах! И опять безуспешные попытки «штурма» журналов и издательств… Я помню все это!
Помню и то, что в стране после смерти Сталина происходило черт знает что. Доклад Хрущева «О культе личности», некая «оттепель», но все равно – цензура, психушки, гонения на Солженицына, Сахарова, других «диссидентов», события в ГДР, в Венгрии, в Чехословакии… Мой «Подкидыш» напечатали в «Новом мире», но потом Инна Борисова больше года читала мой «Переполох», и цензура его запретила… И вновь бесконечные ожидания прочтения рукописей, возврат их, тупые отзывы рецензентов, разбой редакторов даже над статьями и «малышовыми» книжками. Чуть ли не трехлетнее ожидание «Листьев», больница, «Карлики», Рецензент… А потом «Высшая мера», которую нигде не хотели публиковать… Мой вынужденный «Ход конем»…
Все это я хорошо помню.
Но помню и то, что во все те годы я ни разу не терял бодрости духа и надежды на победу! Потому что верил: пусть медленно, но все идет к лучшему, несмотря ни на что! Я – выдержу!
Однако теперь… После, казалось бы, самой большой победы в писательской моей карьере и такого, казалось бы, читательского признания…
Молчат СМИ, молчит журнал. Чего же стоит успех среди читателей, если… Если отношение к писателю так зависит от СМИ, от властей…
Кто же хозяева в стране? – мучительно размышлял я. – На что надеяться? Ради чего все?
Да, такого стресса, такого разочарования не было у меня никогда. Как я теперь понимал твоего Мартина, Джек!
Свое дерево мне вырастить все-таки удалось. Оно дало неплохие плоды. Однако… Они никому не нужны?
Есть ли смысл жить в ТАКОЙ стране, с таким правительством, среди таких «граждан»? Куда идет наша страна, во что превращаются люди? Ради чего все? Почему нет препятствий растущей и все более торжествующей лжи?
И все больше возникало у меня даже не подозрение, а – уверенность, что появилось в нашей стране тщательно замаскированное, но убийственное, мрачное нечто. А, может быть, оно всегда было, но не действовало в полную силу? А граждане то ли не понимали этого, то ли не в состоянии были противостоять. Но ЧТО это? ОТКУДА?
«Звездные часы» России?
В тот день проснулся довольно рано и, как обычно, включил, лежа в кровати, приемник: «Радио Свобода», которое в последние годы перестали глушить…
– В связи с болезнью и невозможностью исполнять обязанности Президента Михаилом Горбачевым…
Сначала я ничего не понял и только постепенно начал соображать…
Это был понедельник, 19-е августа 1991-го года.
Телевизора у меня не было, «Лебединое озеро» я не видел. Слушал то «Свободу», то «Эхо Москвы»…
А накануне, в воскресенье, ездил с милой девушкой (в субботу меня познакомил с ней один из друзей) в хорошее место на окраине Москвы, где фотографировал ее по своему обычаю обнаженной среди еще зеленых деревьев, ржавых кустов рябины, усыпанных огненно-рыжими ягодами, в чаще начавшей желтеть травы… Вот же она – ЖИЗНЬ!
Да, по-прежнему спасался я все тем же: продолжал сочинять (теперь – «Пирамиду-2», по письмам читателей, а так же «Постижение» и продолжение «Карликов»…). И фотографировал чудеса природы, главным образом бабочек и девушек. Гости, хотя и реже, но все же приходили ко мне на слайд-концерты, и это тоже была «отдушина»…
После «Пирамиды» из печати не выходило ничего, если не считать нескольких небольших газетных статей. Но ведь перестройка шла, как будто бы, полным ходом! Как будто бы… Становилось все яснее,