Читать интересную книгу Эсеры. Борис Савинков против Империи - Александр Андреев

В апреле 1906 года у эсеров дошла очередь до Татарова. В Варшаву во главе с Савинковым приехала группа членов Боевой Организации. Татаров не выходил из дома отца и его зарезали прямо там. В последствии были опубликованы документы, что за год работы на охранку он получил 16000 рублей, деньги, за которые в империи можно было купить приличное имение, но до него у провокатора руки дойти не успели.

В октябре 1905 года партия эсеров начала формирование боевых групп и дружин, чем давно и успешно уже занимались социал-демократы Ленина. Революционерам очень помогал Николай II, заявивший в апреле, что помещичья собственность неприкосновенна никогда. Империя читала исповеди революционеров, подробно и ужасно рассказывавших, почему они хотят отдать свою жизнь в борьбе с невменяемым самодержавием: «Как все крестьянские жилища, наша хата разделялась темным проходом на две половины. Одна половина служила для жилья, другая была сараем, где находились лошади, коровы, земледельческие орудия и продукты. На столе стоял медный самовар и пара серебряных подсвечников – единственные ценные предметы в нашем доме. Шестнадцать десятин скудной глинистой земли и крытая соломой хата, две коровы, лошадь и дюжина кур – таково было имущество, которое мой дедушка оставил своим пяти сыновьям и двум дочерям.

Маленькие земельные наделы, которые облагались большими налогами, не могли прокормить много крестьянских душ в семье. Возле наших наделов находилось большое помещичье имение. Оно простиралось на несколько сотен десятин земли, большая часть которой оставалась необработанной. У нашей деревни был очень маленький выгон и стадо часто возвращалось голодным. Рядом с нашим находилось огромное пастбище помещика, который давно не жил в своем имении. Луг охранялся человеком, который жил буквально за нас счет. Он собирал с нас по рублю за каждую лошадь и корову, которые заходили на его землю. Если не платили денег, он запирал скотину в свой сарай и держал ее там не давая корма, замаривая скотину до смерти. Когда приходила зима, прекрасная трава на лугу помещика засыпалась снегом, в то время как наши сараи были пусты.

Густой лес окружал деревни, а у нас не было достаточно дров, чтобы нагреть наши хаты. Лес принадлежал государству. Крестьянам было предоставлено замерзать или воровать дрова из леса. В результате тюрьма ближайшего города была всегда переполнена. Некоторые крестьяне оставались там в течение двух лет – только за попытку украсть полено, чтобы согреть холодную хату.

Это было во время сенокоса. Мать сильно заболела и лежала в постели, отец работал в поле, мы с сестрой, малолетние дети, вставали с зарей и, не покладая рук, работали весь день и смотрели за годовалым братом. Вдруг на улице появился фургон, запряженный двумя лошадьми. Мы тот час узнали его и поняли, что приехал сборщик податей. Деревенские ребятишки боялись его ужасно, потому что его появление в нашей деревне всегда было причиной многих бедствий.

Он остановился против нашего дома. Мы страшно испугались его и хотели убежать и спрятаться в амбаре, но мы уже чувствовали большую ответственность, возложенную на нас, и остались. Мы встали и храбро встретили не прошеного гостя, сказав, что никого нет дома. Сборщик не обратил на нас никакого внимания и прошел прямо в дом. Мы пошли за ним. Осмотрев имущество, он остановился перед столом, на котором стоял самовар и подсвечники. Мы, затаив дыхание, следили за каждым его движением. Сборщик постучал в окошко своей палкой. В дом вошел молодой парень с большим мешком, и раньше, чем мы могли понять смысл происходящего, наш самовар, гордость и украшение нашего дома, исчез в грязном мешке. За ним последовали подсвечники. Мы остолбенели и стояли, глядя на мешок, и не могли произнести ни слова. Будучи не в силах двинуться с места, мы видели, как сборщик подошел к двери и вышел из дома. Когда мы пришли в себя, на улице раздался стук уезжающей телеги. Мы, две маленькие сестры, сели возле опустевшего стола и заплакали. Наша бедность в то время была неописуема».

К осени 1905 года самодержавные чиновники сбились со счета, подсчитывая количество забастовок, демонстраций, митингов. Губернаторы массово обращались в Петербург с просьбами прислать солдат для расправы с волновавшимися и восстававшими крестьянами, генералы требовали казаков для усмирения полковых казарм. В Петербурге взбунтовался гвардейский морской экипаж и был с трудом окружен гвардейскими пехотными полками и на баржах перевезен в Кронштадт. История с броненосцем «Потемкиным» вызвала в империи шок. 18 июня броненосец под красным флагом на всех парах пошел в лоб всей черноморской эскадре, моряки которой отказались стрелять по товарищам. К «Потемкину» присоединился броненосец «Григорий Победоносец», но боцман у штурвала специально посадил его на мель. Верные самодержавию полки не дали «Потемкину» заправиться мазутом и водой, и революционный корабль ушел в Румынию, где команда из тысячи матросов разбрелась по Европе.

В августе 1905 года под давлением тысяч бастовавших студентов, для университетов были введены «Временные правила» с так называемой «автономией». Профессора получили право выбора ректоров, проректоров и деканов, но утверждало или не утверждало их министерство, продолжая с помощью университетской инспекции вызывать ненависть и презрение к монархии. В сентябре революционные партии в воззваниях «Ко всей учащейся молодежи» призвали студентов «вместе с рабочими немедленно начать подготовку к вооруженному восстанию, этому единственному исходу русской революции».

В сентябре 1905 года в Выборге состоялся нелегальный общестуденческий съезд, на котором присутствовали делегаты от двадцати трех высших учебных заведений империи. Студенты решили, что их вузы должны стать «трибуной революционной агитации и пропаганды в широких массах населения». Сразу же после съезда четыре тысячи студентов Московского университета вместе с рабочими устроили грандиозную сходку, которая постановила «добиваться свержения царского самодержавия и созыва Временным революционным правительством Учредительного собрания для учреждения в России демократической республики». 22 сентября Московский университет был закрыт первым выборным ректором, перепугавшимся С. Трубецким. Тысячи студентов потребовали открыть университет и его, конечно, открыли, написав письмо царю с верноподданнической просьбой «допустить узаконение свободных общественных собраний и обеспечение личной неприкосновенности, составляющие насущную потребность страны». Для Николая II насущные потребности великой державы, естественно, не значили ничего, и имперские университеты, конечно, быстро стали очагами революции. Россия запоем читала революционные листовки и прокламации и, выпускавшиеся десятками тысяч экземпляров: «Поздно ночью, когда все крепко спали, сотни молодых мужчин и женщин расклеивали прокламации на фонарях и телеграфных столбах, на стенах домов и на заборах, разбрасывали их по улицам, по которым рабочие обычно шли на работу, подкидывали их во дворы фабрик и заводов. В театрах, в самый интересный момент действия, вдруг целый дождь листовок сыпался со всех сторон. Полиция была здесь бессильна. Прежде, чем она могла собрать и уничтожить прокламации, публика с жадностью успевала прочесть эти не прошедшие через цензуру слова, вопреки губернаторским распоряжениям, запрещавшим их читать под страхом полугодового тюремного заключения».

Листовки доходчиво объясняли подданным, что никакое улучшение их несусветной жизни «невозможно при самодержавии, запрещающем стачки и не допускающем свободы слова и собраний». Революционеры хмуро радовались монархическому идиотизму, приказывавшему убивать собственные военные корабли и сажать в тюрьму за чтение правды. Все еще могло кончиться мирно, но монархия активно нарывалась на пролитие крови собственного народа, благополучие и саму жизнь которого она была призвана оберегать. Самодержавие за столетие создало колоссальную социальную группу бездельников и жуликов, уже ни при каких условиях не обагрившую бы свои руки работой, а теперь эта группа тянула за собой монархию в могилу. У нее получилось.

Сергей Витте, председатель Совета министров, подписавший очень выгодный империи русско-японский договор, писал о ситуации в империи осенью 1905 года:

«Русские люди в особенности всегда склонны отдавать должное мертвым, чем живым. Надо сделать так, чтобы народ мог и хотел не только производительно трудиться, но стараться всячески увеличить эту производительность. У нас же народ так же трудится, как и пьет. Он мало пьет, но больше, чем другие народы, напивается. Он мало работает, но иногда надрывается работой. Нужно народу дать общие гражданские права, его нужно сделать полным и личным обладателем своего труда. Человек не разовьет свой труд, если он не имеет сознания, что плоды его труда – собственность его и наследников. Его политую потом землю может заменить община, плоды его трудов могут делиться не по закону, а по обычаю, он должен платить налоги за нерадивых, он не может передвигаться без паспорта, который ему могут не дать. Его жизнь похожа на жизнь домашнего животного, которых очень много в Российской империи, даже в излишке, а то, что в излишке, мало, или совсем не ценится. Вот в чем суть крестьянского вопроса».