— Ерунда, — улыбнулась я. — По неосторожности поранилась.
— Где и как? И не связано ли это с тем, что я свободен от клятв? Пожалуйста, не молчи. Я должен знать, что происходит.
Должен. Но не посреди же леса, сидя на травке, разговаривать?
Оказалось, именно здесь. Без объяснений Йонто отказался куда-либо идти. Заявил, что спешить ни к чему, потому как след открытой с помощью артефакта тропы никто не найдет, обнял меня, согревая, и приготовился слушать. Пришлось рассказывать… Что могла смягчить, смягчила, но он все равно разозлился. Нет, Йонто ничем это не выразил, но… я чувствовала. Порой мне казалось, что я чувствую его лучше, чем себя.
— Я не сдержала слова, Йон, — вздохнула, выговорившись. — Обещала, что останусь, если Канро-шан освободит тебя от клятв. Он сдержал, а я — нет.
— При чем здесь ты? — усмехнулся он. — Тебя забрал я. Можешь рассматривать это как похищение.
— Что?..
— Я же не спросил, хочешь ли ты уйти со мной. Значит, я тебя просто украл.
Хм… С такой точки зрения все действительно выглядело иначе. И кого волнует, что похищенная была просто-таки неприлично счастлива?
Йонто открыл еще одну тропу, которая привела нас в маленькую, уютную и явно обжитую пещеру.
— Одно из моих убежищ, — пояснил «похититель», оглядывая свои владения. — Переночуем здесь, а потом пойдем к Шанае. Она ничего не смогла сказать мне, но что, если, посмотрев на браслет, все же подберет ключ? Тогда ты вернешься домой.
— А если не подберет? — опустившись на расстеленный на полу мохнатый коврик, спросила я.
— Ана… — Он сел напротив, осторожно пожал мою ладонь. — Я обещал тебе помочь, и я помогу. Рано или поздно, но ключ мы найдем. Тебе не место в этом мире.
Я прикусила губу. Он ведь прав. Прав… Но отчего так хочется плакать? Отчего хочется спорить, доказать, что мое место именно здесь? Рядом с ним.
Пока я боролась с собой, Йонто развел огонь в очаге, выложенном камнями посреди пещерки, и подвесил над ним котелок с водой. Травы здесь тоже имелись, и это означало, что у нас будет чай, а к нему — сухие тонкие лепешки, простые, но сытные. Когда в котелке весело забулькало, я подвернула рукава, чтобы засыпать в воду травы, и вздрогнула.
— Йон… Что это?!
Подаренного Тайро браслета не было. Вместо него по запястью вился тонкий затейливый узор, похожий на серебристый иней.
Совсем как линии ийталя Йонто.
— А, это… — Он едва мазнул по узору взглядом. — Не волнуйся, ничего страшного. Само пройдет.
— И все же, — нахмурилась я, — почему это появилось? О чем ты опять пытаешься умолчать?!
— Родовые побрякушки владетелей иногда непредсказуемы, — пожал плечами Йонто, глядя на меня подозрительно честными глазами. — Главное, это безопасно. Остальное не важно.
Мне казалось иначе, но я по опыту знала, что ничего из него не выужу. По крайней мере, сразу. Ну ладно… Сделаю вид, что поверила.
Немного позже, обхватив озябшими ладонями круглые бока глиняной кружки, наполненной травяным настоем, я совершенно неожиданно для себя спросила:
— Ты бы хотел все изменить? Жить во дворце. Однажды стать шэт-шаном…
— Даже в страшном сне не видел, — нервно хмыкнул Йонто.
— Я тоже не хочу, — пробормотала я, неотрывно глядя на огонь.
— Что? — придвинулся ближе он.
— Возвращаться…
— И не придется, — заверил Йонто. — Мы сможем уйти. А потом… Ана?
Я поставила чашку, улыбнулась, кончиками пальцев коснулась обозначившейся меж темных бровей морщинки, выдававшей его тревогу, и покачала головой.
— Я не хочу возвращаться в свой мир. Не хочу.
— Ана… — Йонто выглядел растерянным. — Твои мама и сестра, они…
Они будут меня искать. Волноваться. Плакать? Наверное, да. Но любое горе не бесконечно. У каждой из них — своя жизнь, в бурном течении которой они нередко забывали о моем существовании. Я не обижалась, нет. Это было… привычно. И однажды они перестанут горевать обо мне. Однажды…
Я знала, что рассуждаю невероятно эгоистично, знала, что пытаюсь оправдаться, кинуть кость совести, но… Ничего еще я не хотела так сильно, как остаться здесь. Ничего и никогда.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Они справятся, — с уверенностью, которой не чувствовала, желая убедить скорее себя, чем Йонто, сказала я.
— Канро не смирится, — не сдавался он. — Не оставит тебя в покое.
Знаю. Шэт-шан совсем разума лишился. Но… Можно ли считать чужое безумие достаточным основанием, чтобы отказаться от того, без чего я уже вряд ли сумею выжить?
— Я хочу остаться здесь. С тобой. — Я собралась с силами и посмотрела в глаза Йонто. — Я… могу?
Взгляд он не отвел. Но и отвечать не торопился. Не потому, что не хотел того же, я видела, что хотел, еще как… Он боялся. И я понимала, какую ответственность ему придется на себя взвалить. И если он скажет «нет»… Если…
— Останешься здесь? — нарушил затянувшееся молчание Йонто. Прозвучало это как-то странно. Робко, будто моим словам он до конца так и не поверил. — Навсегда? Со мной?..
Горло перехватило, и я кивнула. А он, прикрыв глаза и выдохнув, обнял меня, уткнулся подбородком в мою макушку и замер. Я слушала, как часто-часто стучит его сердце, и глупо улыбалась.
Кажется, это все-таки «да».
Надеюсь, он об этом не пожалеет. Наверняка сейчас думает, что делать со столь внезапно свалившимся на голову сомнительным счастьем…
— Чентолев хребет, — прошептала я.
Йонто отстранился, придерживая меня за плечи, недоуменно нахмурился.
— Я видела карту, — пояснила я. — Когда смотрела на Чентолев хребет, на душе было так спокойно… Там безопасно. Думаю, именно туда ушли оставшиеся аштары.
— Оставшиеся? — переспросил Йонто растерянно.
— Память мира гораздо лучше человеческой, но он не оплакивает тех, кого когда-то считали его душой. Он бережет их… За Чентолев хребет есть путь лишь тому, кто чист сердцем и помыслами. Другие никогда не отыщут дорогу. Йон, я знаю, как это звучит, но…
— Пойдем туда, — кивнул он.
— Ты веришь мне? — удивилась я.
— Только тебе я и верю, — улыбнулся Йонто.
Я улыбнулась в ответ и едва успела поймать в ладошку зевок.
Вечерние потрясения не прошли даром. Усталость навалилась каменной плитой, такой же давящей и холодной, веки отяжелели, и стоило большого труда держать глаза открытыми.
— Тебе нужно поспать, — заметил мое состояние Йонто, и я без возражений перебралась на лежанку у дальней стены.
Мне было хорошо. Здесь и сейчас. Рядом с этим человеком, чувствуя его тепло и заботу, зная, что с ним я могу ни о чем не волноваться и быть собой.
— Йон, — удержала его ладонь я, — однажды мне предсказали три пути, лишь два из которых окажутся торными дорогами… Но то, что я увидела на них, мне совершенно не понравилось.
— А третий путь? — серьезно спросил он. — Что ты видишь на нем?
— Небо. И солнце. Оно греет. И ослепляет. Я не вижу ничего… И не хочу видеть. Знаю только, что без тебя будет темно. А я… я боюсь темноты.
Последнее я прошептала, закрыв глаза.
И никакое он не бездорожье. Самая что ни на есть ровная дорога, широкая и надежная.
Единственно верная дорога.
Я почувствовала, как меня укрывают одеялом, и провалилась в вязкий, точно свежий мед, сон.
Огонь лениво облизывал поленья, освещая пещеру неровным светом, а на стенах танцевали тени. Ана обязательно увидела бы в этом танце какой-то смысл. Она во всем видела смысл, даже в жизни того, кто уже отчаялся оный отыскать.
Она сама была смыслом его жизни.
Ана спала, а Йонто сидел рядом и просто смотрел. Вспомнилась ночь, когда он встретил ее — босую, растрепанную, испуганную. От одной мысли, что он мог не вернуться за ней, становилось страшно. Тогда она пообещала найти то, что он ищет, а Йонто не поверил. Каким же глупцом он был…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Сейчас он не сомневался в ее словах. Чентолев хребет так Чентолев хребет, в конце концов, сам недавно размышлял, что лучшего места для беглецов не существует. И если им действительно удастся…