две недели с того момента, как Фаина растаяла в воздухе, до последнего момента держа его за руку и глядя в глаза. Ни на футболке, в которой она была в то утро, ни на подушке или пледе не осталось ее нежного запаха. Царившая в квартире тишина оглушала. Матвей выполнял привычные дела механически, заполняя ее воспоминаниями о голосе и смехе Фаины и гадая, о чем бы они разговаривали, если бы это был самый обычный день. О смерти Гоголя (в который раз)? Об императорской кухне восемнадцатого века? Об эволюции моды на клетчатую ткань? Разговоры об одежде всегда сопровождались у них иллюстрациями, когда Фаина переодевалась в считаные секунды и кружилась перед ним, чтобы он мог рассмотреть каждую деталь. Он улыбнулся, вспоминая последний поразивший его наряд: платье, сшитое из нескольких слоев разноцветной клетчатой ткани, название узора которой он уже забыл, гольфы с принтом «аргайл» (это запомнил), золотые туфли на каблуке и шляпа, похожая на помятую блестящую обертку от конфеты. Фаина всегда смеялась, слушая его комментарии по поводу фасонов, а затем приводила аргументы, почему это была высокая мода.
Первые несколько часов воспоминания о ней утешали его. Но затем, когда Матвей отправился спать перед началом новой смены, то обнаружил, что был перед ними беззащитен. Он совершенно отвык спать один, не чувствуя рядом тепла ее тела, а когда наконец смог заснуть, то увидел ее необыкновенно четко и ясно. Фаина зашла в спальню в изумрудном шелковом халате, неся в руках две чашки, и улыбнулась ему, как всегда.
– Пойдем посидим на балконе? Небо сегодня ясное.
Поставив чашки на тумбочку, она села на постель и скрутила волосы в пучок.
– Что такое, мой свет? Не хочешь вставать?
Матвей покачал головой, и она придвинулась ближе, положив голову ему на грудь и прижимаясь к его боку.
– Ну хорошо. – Он почувствовал ее улыбку, когда коснулся волос и распустил их. – Я тоже не против остаться. В Ирии было так без тебя одиноко.
Когда зазвонил будильник, его ладонь лежала на груди, а к животу он другой рукой прижимал ее подушку. Фаина не возвращалась. Он заставил себя встать с кровати, не обращая внимания на повисшую на сердце тяжесть и желание остаться дома на случай, если это случится в ближайшие часы. У него не было такой роскошной возможности. Его ждали на работе. Кто знает, кого привезли «Скорые» за ночь.
Дни стали походить один на другой, совсем как раньше, когда он еще не знал ее и не побывал на Балу любви. Он начал чаще ходить через парк, где они когда-то встретились, и внимательно оглядывался по сторонам. Раньше он и не замечал, сколько в Москве было шатенок, но среди них не было той, которая была ему нужна. Зато Фаина приходила к нему во сне каждую ночь. Они ходили по улицам незнакомых городов, взявшись за руки, как он мечтал, и его рука лежала у Фаины на плече, а ее обнимала его за талию. Они занимались любовью и вместе завтракали на балконе тем, что она приготовила, используя свою великолепную память. Они говорили о медицине, прошлых столетиях и жизни Фаины в далекой безымянной деревне, на месте которой давно вырос густой лес. Он просыпался посреди ночи с быстро бьющимся сердцем, иногда в поту, в очередной раз понимая, что прикосновения и взгляды, которые казались ему реальными, на самом деле были порождением его памяти. От этих снов помогали лишь интенсивные тренировки в спортзале, после которых у него едва оставались силы на то, чтобы поесть и принять душ.
– Возьми себя в руки, – повторял он себе перед зеркалом в ванной, глядя на проявившиеся синяки под глазами. – Фая не умерла. Она ушла, чтобы позже мы могли быть вместе. Она скоро вернется. Она обещала.
Новых сообщений о гостях с того света не поступало, равно как и подробностей о бале, но и того, что люди успели узнать, хватило на несколько недель. Матвей никогда не заходил в социальные сети так часто, как сейчас, просматривая заголовки статей и посты обычных пользователей, боясь увидеть там подробности о хозяйке «райского» торжества. Ее упомянули всего пара человек, и, к счастью, их описание было банальным: похожая на вампиршу своей бледностью, с ледяными мертвыми глазами, в черном как ночь одеянии. Любители Терри Пратчетта в шутку интересовались, является ли она поклонницей карри. («Не карри, а чая с пирожными», – ответил вслух Матвей.) Чуть больше людей продолжали обсуждать, кого бы из знаменитостей и героев хотели встретить на балу. Другие делились открытиями, которые совершили благодаря откровениям покойных родственников, и самые яркие и громкие представляли наибольший интерес для журналистов. Телеканалы и блогеры выпускали ток-шоу, и некоторые Матвей с трудом заставил себя досмотреть до конца. За людей вроде археологов и историков искусства можно было только порадоваться, но наравне с их интервью огласке предавали не самые приятные истории об изменах и борьбе за наследство, тщательно скрываемых преступлениях и семейных тайнах, половина из которых в итоге оказалась ложью. Как всегда, нашлось достаточно желающих приобщиться к популярной теме. Не обходилось без драк и нецензурных выражений рассорившихся гостей, которых вяло старались примирить ведущие, чтобы не портить шоу.
Находились и те, кто считал происходящее всемирным заговором, призванным отвлечь внимание от текущих проблем. Других занимал вопрос, как живые смогли услышать мертвых. Кто-то даже предлагал организовать расследование. Должна же тут быть какая-то связь!
Никто не смог приблизиться к разгадке. Но все было просто. Давным-давно встретились двое и полюбили друг друга. Их любовь ожила спустя тысячу лет, и они провели вместе чудесные месяцы. А затем им вновь пришлось разлучиться. Астрологи и парапсихологи предложили куда более убедительную и понятную версию, в которой фигурировали положения планет, коридоры затмений и послания от ангелов, желавших поддержать людей в непростое для них время. Последнее предположение, впрочем, не было лишено истины.
Спустя время Матвей с облегчением отметил, что насущные проблемы оказались для людей важнее разговоров о реальности или нереальности жизни после смерти. Появились новые факты в расследовании катастрофы с обрушившейся крышей музея, и даже его коллеги, вспоминая страдания Бабушки, переключились на споры о виновниках трагедии. Что бы Фаина ни делала в Ирии, это действовало и давало надежду, что их разлуке скоро придет конец. Он с головой погрузился в работу, но каждый день, открывая дверь в квартиру, ждал, что она встретит его на своем обычном месте на диване. Просыпаясь утром, поворачивался к ее половине кровати, которая оставалась пустой. Некоторые из саженцев роз, которые они посадили,