хочу терять тебя, – сказала она своим обычным, но печальным голосом, – но боюсь, что однажды ты поймешь, что хочешь большего, чем я могу дать.
Матвей слушал ее, не шевелясь и глядя в глаза. Мудрость и знания Фаины всегда вызывали в нем восхищение, как и ее уверенность в себе, но сейчас он видел перед собой девушку из ее рассказа об их общем прошлом, которая очень долго верила, что не найдет любовь, в том числе потому, что была недостаточно богата и здорова. Но сейчас были другие времена. И он не был тем же самым человеком, который когда-то был вынужден подчиняться традициям.
– Душа моя, послушай, – сказал он, взяв ее руки в свои и целуя костяшки. – На работе я постоянно имею дело со смертью, но тебя, Фая, я любил задолго до того, как ты рассказала мне нашу историю. Когда я впервые проснулся рядом с тобой, то понял, что стал твоим навсегда. Мне никогда не будет нужен кто-то кроме тебя, и я никогда не был тем человеком, который опустился бы до измены. Как ты могла подумать, что я могу быть хоть немного счастлив с кем-то другим?
Фаина опустила глаза, выглядя пристыженной.
– Мне пришлось бы притворяться, что я не думаю о тебе каждую минуту, – продолжил Матвей, – и лгать. Это была бы не жизнь, а жалкое существование, для которого смерть стала бы благом. Неужели ты хочешь для меня этого? А этот дом, – он указал взглядом на ее любимые цветы на подоконнике и новые на столе, – неужели ничего для тебя не значит? Я в это не верю.
Она не шевелилась. Ее пальцы в его руках обмякли, а на лице оставалось выражение горечи, глухой ко всем его словам. Так и не дождавшись ответа, Матвей вздохнул и встал на ноги, подходя к шкафу и поправляя книги, и так стоявшие ровно. Он не видел смысла кричать, чтобы доказать ей свою правоту, как когда-то делали его родители, – прийти к согласию это не помогало. Но нужно было чем-то занять руки, чтобы не дать мыслям о ее ужасных словах взять верх. А если она задумает исчезнуть…
Прежде чем он успел коснуться атласа по патанатомии, перед книжной полкой выросла Фаина. На ее лице была написана настоящая мука. Она положила руки ему на грудь и заглянула в глаза.
– Прости меня, мой свет. Прости, пожалуйста, – тихо сказала она. – Я посчитала, что должна была сказать тебе это честно. Но я совсем не хотела, чтобы ты подумал, что я не люблю наш дом и тебя. Во всем мире для меня нет ничего дороже твоего счастья.
Матвей накрыл ее ладони своими, не находя сил ни на обиду, ни на злость.
– Я понимаю, – успокоил он ее, целуя в щеку. – И рад, что мы все выяснили.
Ее руки не отпускали его, и Матвей вспомнил, как маленькая Роза, которой он объяснял, как ухаживать за дедушкой, ласково гладила того по плечу, с какой гордостью говорила, что ее назвали в честь бабушки. Затем он вспомнил других детей из кафе, сидевшую рядом с ним Алису. Он чувствовал себя идиотом, что не догадался сразу, откуда у Фаины появились мысли о самопожертвовании, и, сделав глубокий вдох, произнес:
– Я уже давно принял решение, что не хочу быть отцом. Думаю, на это есть несколько причин. Первая и главная – моя работа. Видеть страдания детей, даже чужих, очень тяжело, и мне потребовалось время, чтобы научиться сохранять спокойствие в таких ситуациях, особенно если их не спасти. Примерно тогда же я понял, что не прощу себя, если лишу своего ребенка любви, которой он заслуживает, просто потому, что был слишком занят на работе. Я часто оставался один в детстве и знаю, каково это. Моя нынешняя жизнь меня полностью устраивает.
Фаина тихо вздохнула. Он взял ее за подбородок, заставляя поднять глаза.
– Ты заставила меня поверить, что любовь сильнее смерти. Ты сделала так, что я больше не чувствовал себя одиноким. Мы потеряли друг друга на целую вечность, и теперь, когда наконец-то вместе, ты считаешь, что брошу тебя? Ни за что на свете, Фая.
Он улыбнулся, когда ее глаза прояснились, а губы смягчились.
– Никогда не сомневайся в этом. А я буду слушать, как с каждым днем твое сердце бьется все чаще.
Их губы встретились на короткий миг, и она обняла его за шею, прижимаясь достаточно близко, чтобы чувствовать биение его сердца рядом.
– Ты ведь и есть моя семья.
Семья.
Фаина продолжала повторять это слово про себя, даже когда Матвей заснул. Она обнимала его со спины, чувствуя, как поднимается и опускается его плечо, и наслаждалась исходившим от его тела теплом. Она вспомнила, что когда-то не смогла найти слов, чтобы описать, что именно значит для нее их любовь, и поняла, что и сейчас это была нелегкая задача. Любовь скрывалась в деталях – звуке голоса, взгляде, прикосновении, ритме сердца, которые все вместе могли соединиться в силу достаточно мощную, чтобы перед ней отступило даже древнее проклятие. Будто на рассвете из-за облаков выглянуло солнце, и все, что было неясным и невидимым в ночи, обрело форму и четкие очертания.
– Мой милый, – прошептала она ему в спину. – Я люблю тебя больше всего на свете.
Ее сердце стукнуло раз, потом второй, подтверждая слова. Фаина довольно улыбнулась и закрыла глаза, позволив близости Матвея захватить себя. Ей стоило огромных усилий признаться ему, что в последнее время занимало ее мысли. Но теперь все прояснилось. У нее была семья.
Она никогда не видела снов, но расслабилась достаточно, чтобы возникший в темноте перед глазами силуэт удивил ее. Она нечасто виделась с душами лично, кроме как по случаю Бала, а до него оставалось еще несколько месяцев.
Это был мужчина, высокий и с тронутыми сединой волосами, в простой рубахе и штанах. Его лицо было ей смутно знакомо, и Фаине потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, кто перед ней. Игорь Рокотов, отец Матвея, которого она полюбила в первый раз.
Не выпуская спавшего рядом с ней мужчину из объятий, мыслями она вернулась в свое царство, в гостиную дома, где всегда горел камин. Легкая ночная сорочка уступила место мантии посланницы, и она невольно подумала, до чего она стала ей непривычна.
– Госпожа, желаю здравствовать, – с уважением обратился к ней Игорь.
– Желаю здравствовать, Игорь. Зачем ты пришел? – спросила она, сев на диван и указав ему на кресло напротив.
Мужчина поколебался мгновение и тоже сел.
– Я пришел к тебе как отец. И посланник. – Кто послал его,