Фаине спрашивать не требовалось, и вспыхнувшая было радость немного поутихла. – Сперва я скажу, что бесконечно рад вернувшимся воспоминаниям о девушке, о которой мне столько успел рассказать мой сын. Я полагаю, что потерял память, став жертвой тех же чар, после того как он ступил на путь перерождения. Я был тем, кто рассказал ему про него. А вот кто позвал меня к нему… этого вспомнить не могу, как ни старался. Должно быть, то были другие чары.
Фаина посмотрела ему в глаза, мягко и внимательно изучая душу.
– Я узнаю услышанный тобой голос. Он же сказал мне не терять надежду.
– Значит, у нас был хороший друг, – улыбнулся Игорь. – Ибо в конце концов мой сын вернулся к тебе. Моя супруга не решилась прийти сюда со мной, но очень просила передать, что глубоко сожалеет, что в свое время судила о тебе ошибочно.
– Она жила так, как ее учили, и строго соблюдала заведенные обычаи, – бесстрастно ответила Фаина. – Винить ее за это не имеет смысла, хотя я никогда не смогу забыть, что она сделала. Но зла не держу. Пусть живет с миром.
– Благодарю тебя за доброту, госпожа.
Затем Игорь посерьезнел. Сложенные на коленях пальцы Фаины нашли камни браслета под длинным черным рукавом. У нее было очень нехорошее предчувствие.
– Теперь я вынужден взять на себя другую роль и передать тебе послание. Любовь, связывающая вас с Матвеем, является истинным чудом, достойным поклонения. Однако, – тут она обхватила запястье крепче, – ты служила смерти достаточно долго, чтобы понимать разницу, существующую между вами сейчас, пока он принадлежит к миру живых.
Она сжала губы, заставляя себя выслушать послание до конца и не возражать Игорю.
– Тебе там места нет. Твоя душа принадлежит смерти, и этого не изменить, – в низком голосе не было угрозы, лишь печаль. – Оставаясь в жизни, ты постепенно разрушаешь границу между двумя мирами. То, что ты показала Матвею в ночь Бала, станет явью для всех. Души хлынут в мир живых, порождая безумие и хаос. Тайна твоего торжества будет раскрыта.
Воцарилось молчание. Фаина смотрела в огонь, не видя перед собой даже искры света. Слова Игоря вернули в ее тело ледяной холод, который удалось растопить Матвею, но она осталась сидеть прямо и спокойно, как подобает царице величайшего Бала в мире.
– Ты знаешь, что должна сделать, – заключил Игорь. – Вот что просили тебе передать.
– Разве любовь не сильнее смерти? – бесстрастно спросила она, не поворачивая головы.
– Любовь не разрушит клятву посланницы.
Фаина посмотрела на него исподлобья и по изменившемуся лицу Игоря поняла, что в ее глазах появился тот же янтарный блеск, которым некогда ее пугала Марена. У нее не было такой цели, но сдерживаться она больше не могла.
– И Матвей из-за нее не умрет, – прорычала она.
– Этого никто не желает, госпожа. Нет сомнений, что мудрость и знания помогут тебе найти другой способ сохранить ваш союз. И ты можешь рассчитывать на нашу помощь, коли она понадобится.
Фаина встала, и Игорь поднялся следом. Ей не терпелось покинуть пустующий дом и вернуться к своей семье.
– Благодарю за добрые слова. Твое послание получено и услышано. Теперь оставь меня.
Едва душа с поклоном растаяла в воздухе, она крепче обвила Матвея руками, прижимаясь щекой к широкой спине, пока не почувствовала, что успокаивается. Будить его прямо сейчас не хотелось, а уйти не попрощавшись, сперва не рассказав правду, было невозможно. Она ни за что не поступит так с ним. Фаина лишь надеялась, что у них в запасе было хотя бы несколько дней.
Близость Матвея придавала ей сил, пока она размышляла об услышанном от Игоря. В его отсутствие она иногда возвращалась в Ирий, наблюдая за вновь прибывшими душами и выбирая среди них будущих гостей для Бала. Поставить оба мира под угрозу не входило в ее планы. Единственный известный ей ритуал, позволявший служителю смерти жить в мире под белой луной, а не под черной, она провела сама и не могла – да и не стала бы – предлагать его Матвею. У нее не было власти порабощать души, и она никогда об этом не сожалела.
Ей вспомнились его слова, сказанные когда-то: «Тебя бы не оставили хозяйкой Бала, если бы не хотели дать нам шанс». Он был прав. Все ее существование было сосредоточено вокруг торжества в честь любви, такой же сильной, как и ее собственная. Оно стало очередным этапом сотворения мира, соединяя жизнь и смерть. А мир начался с…
«Если уж я забираю себе частицы жизни, – лежа в темноте, думала Фаина, – для сохранения равновесия живому нужно принять столь же великий дар от смерти. Такой, что показал бы силу наших чувств».
Она вспомнила стоявшую на каминной полке шкатулку, перстни с солнцем и луной. Затем подумала о тяжелой, усыпанной белыми камнями диадеме, которая прежде венчала голову Марены и которую она позже превратила в украшение для себя, более легкое и менее устрашающее. Самоцветы в кованых цветах были не чем иным, как кристаллами алатыря – первого в мире камня, который являлся основой всего, что позднее было создано руками людей. В современном мире в первозданном виде их было не найти. Она была единственной их обладательницей.
«Такой дар нельзя преподносить просто так. А если повод есть, и очень важный? – Она почувствовала, как при озарившей ее мысли внутри растет торжество. – Если только Матвей согласится… останется лишь все подготовить. Алатырь потребует лучшей оправы, а я смогу найти для него самых талантливых мастеров. Придется заняться этим самой».
Торжество поутихло. Разлука с Матвеем была неизбежна. Грудь при этой мысли болезненно кольнуло, но Фаина верила, что ожидание будет стоить того.
* * *
Матвей перевернулся на другой бок, чувствуя, как сон потихоньку ускользает от него, но не нашел в себе силы открыть глаза и крепче обнял Фаину. От нее пахло чем-то сладким, и он с удовольствием зарылся лицом в ее сорочку, собирая в кулак ткань на спине. На ощупь это был не шелк, но он не придал этому значения.
Почувствовав слабый стук, Матвей улыбнулся и прижал губы к ее груди.
Раз.
Тонкие пальцы зарылись в его волосы.
– Пора вставать, мой свет, – тихо сказала Фаина.
Он покачал головой, насколько сумел, продолжая целовать ее сквозь ткань. Два. Скорее бы она заставила одежду исчезнуть. Когда Фаина тихо ахнула, он решил, что она предоставила сделать это ему, но, едва его пальцы скользнули под подол, она остановила его.
– Матвей… Как бы я хотела… Проснись, пожалуйста.
Он приоткрыл один глаз и лукаво посмотрел