самоубийство, Вить, ты этого не понимаешь?
— А что хочешь ты? Сидеть, ждать, пока за тобой придут инквизиторы и поднять лапки кверху? — вспылил Зверев. — Это капитуляция без борьбы. Они придут и будут требовать от тебя то, что ты не знаешь, а потом скормят сраным паркам, — Огонь придавал ему лицу жутковатый красный оттенок, в котором его льдистые хрусталики глаза обращались в багровые. — Это твой выбор?
— Бежать бессмысленно. Я всё равно проиграл, — Однорукий потрепал волосы на голове и тяжело вздохнул. — Мне хотелось только выбить себе место потеплее и потчевать на лаврах, сидя где-нибудь в центральных районах, в безопасности и обеспеченности. Но я ввязался в эту авантюру и вот, пожалуйста! — Он раскинул руки, будто желая ими обхватить всё вокруг. — Боже, я за эти полгода так наелся дерьмом, что хоть за шиворот суй и ещё вываливаться будет.
— Так зачем же ты вообще сюда пошёл? — Виктор взглянул в лицо Однорукому. — Ты разве думал, что это лёгкое дело для заработка?
— Я думал, что оно не настолько гнилое и кровавое, — ответил Однорукий, закрыв лицо руками. — Да и что с меня было взять? Всё, что у меня было, когда я, наивный придурок, подавал заявление в эту шарашкину контору — это влажные мысли о бравых подвигах, деньгах и пригретом месте. Это уж лучше, чем терпеть своего папашу-кретина. Он, знаешь ли, и до этого был таким себе отцом, но после того, как его начал жрать рак, совсем ума лишился. Желаемое у него смешивается с действительным и последние несколько недель, перед тем как я слинял из дому, папаша только и пускал слюни, да срал себе в штаны. А ещё звал свою жену, ну, мою мать, в смысле. И плакал, представляешь, плакал ублюдок этакий, что не хотел этого, что просит он прощения, что всё это случилось из-за неё, из-за моей матери, которую я уже толком и не помню.
— Ты ушёл сюда и оставил его умирать от болезни?
— Он это заслужил, — холодно ответил Однорукий, — мне легче думать, что я и вовсе не сын этого ублюдка, чем вытаскивать из него собственное дерьмо. Этот выродок… Ладно, не будем об этом, — выдохнул парень и пошевелил угли в костре. — Лучше скажи, куда пойдёшь, ты, Витя?
— Не знаю, — признался Зверев. — Здесь меня уже как только не пытались изжить: бросали к демонам, к язычникам, травили своих шавок и всё это тайно, тихо, исподлобья. Учитывай, что всё это время я был под сомнительным, но всё же крылом Святой Инквизиции. А вот что будет со мной, когда меня официально объявят дезертиром, я и представить не могу. Моё лицо будет маячить на экранах, по новостям меня будут клеймить как убийцу и чудовище, это Скряга устроить может, он ведь, сука такая, сразу меня невзлюбил. Так что, скорее всего, — Виктор тихо рассмеялся, — скорее всего, меня выловят какие-нибудь бандиты и вручат Соломону мою отрезанную головёшку.
— Ты правда думаешь, что ты настолько важная фигура, чтобы о тебе говорить в прямых эфирах? Ха! Да ты слишком много о себе возомнил, Док!
— Если бы я действительно возомнил о себе слишком много, то Соломон, между прочим, который занимает пост Святейшего Верховного Архиепископа, третий человек в «Зиме», какого-то хрена пытается меня схватить! — Виктор взял в руки снега и начал сжимать его в руках. Ладони слишком разгорячились от костра. — Уверен, что я выжил после того злополучного дня лишь благодаря огласке прессы. Они ведь талдычили обо мне, пара репортёров даже голов своих лишилась, решив расследовать дело в старом гостиничном комплексе. Экие идиоты…
— Не понимаешь ты шуток, вот что, — вздохнул Однорукий, — но по крайней мере, та пленная псина подтвердила наши догадки, относительно того, как в этой структуре дела делаются. Мы ведь это с тобой даже обсудить не успели — уж больно ты быстро голову потерял.
— Да, этот парень… — вспоминая о том, как голова этого человека вместе с хребтом рассталась с плечами, залившись кровью, Виктора бросало в дрожь. А живот его связывало в узел, когда он вспоминал, что эту кровавую жертву он, Виктор, принёс своими же руками. — Я убил его, потому что… Этот ублюдок знал, видел, содействовал кровожадной системе, но даже пальцем не повёл… Ты хоть понимаешь, что все они лгут. В детстве я часто смотрел отрывки с тем, как охотники изгоняют демона, смотрел фильмы и сериалы, как Общеинквизиционный Союз спасает простых, невинных граждан. И в глубине души ещё больше, после, себя ненавидел за то, что не мог переступить через свой страх, через слабость внутри себя. Они лгали нам! Лгали, обманывали, пихали нам в задницу розовые иллюзии о том, что бравые инквизиторы спасают простых граждан, от потусторонней угрозы. Но на деле, — Виктор наклонился ближе к Однорукому и взглянул на него ледяными глазами, — на деле эти выродки заманивают сюда наивных идиотов, вроде нас, и скармливают голодным, озверевшим демонам или бросают сюда, в леса. Убивать невинных язычников, которые лишь защищают свои права.
— Мы ничего не изменим, — пожал плечами Однорукий и сказал это с таким холодом, что Виктора аж вывернуло. — Ты не подумай, меня такая новость отнюдь не радует, но что мы можем сделать? Что ты можешь с этим сделать? Да, ты парень способный, у тебя есть контракт с главным плейбоем Ада, а теперь ты ещё и перекусил огромным таким стейком из концентрированной силы. Но она, эта сила, тебя погубит. Разве ты выдержишь такое давление?
— Этого я не знаю и знать не могу, — Виктор поднял голову к небу. Чистое, голубое, по которому россыпью плыли массивы пушистых, белых, как вата, туч. Он так бы хотел закрыть глаза и ни о чём не думать, так бы хотел проснуться от этого страшного сна и прижаться к матери, поиграть с сестрой… Даже повздорить с отцом он был бы сейчас рад, всё это лучше, чем холодное дыхание смерти. — Но сейчас у меня нет никаких сил и, если включить мозги, даже с такой мощью, которую я впитал, меня быстро успокоят охотники типа Аристарха. Но я лучше умру, пытаясь что-то изменить, чем буду смиренно ждать своей участи.
— Дурак ты, никто умирать и не собирается, — Однорукий щёлкнул стальной рукой Виктору по голову. Это вырвало парня из меланхолии, он схватился за голову и громко выматерился.
Виктор ткнул беловолосого в ответ и тот, особо не сопротивляясь, отправился в холодные руки снега. Тут он вдруг увидел почерневшую голову Кинжала, которую тот зомби таскал с собой в руке. На самом