несколько секунд, когда по шоссе, как на параде жуков-переростков, проносится очередная фура, насмешливо скалясь угрожающими радиаторными решетками, порыв ветра с громким свистом бьет Кэмерона сбоку по голове. Он стоит на обочине перед открытым капотом. Одной рукой он дергает заклинивший ремень. В другой держит новый из бардачка.
– Что за хрень, – бормочет он себе под нос, уставившись на внутренности автомобиля. Основные детали он узнает. Блок цилиндров, радиатор, аккумулятор, масломер. Бачок, в который заливают синюю фигню для омывания лобового стекла.
Новый ремень все это время лежал в бардачке. Почему он не съездил в сервис? Этот вечный визжащий звук никогда бы не прошел сам по себе.
Естественно, и не прошел за последние двенадцать часов езды.
Точнее, не совсем так. Визжать ремень все же перестал… а вместе с ним на этом пустынном участке федеральной автомагистрали в районе Реддинга, в ста с чем-то милях к югу от границы Орегона и Калифорнии, перестал работать и усилитель руля. Есть ли хоть что-нибудь, в чем бы Кэмерон не облажался? Его попытка выплыть после унизительного провала сама стала унизительным провалом.
Ух, какая рекурсия.
– Так, я справлюсь. – Он выдыхает и вглядывается в видео на экране телефона, прислоненного к бамперу. Другого выхода нет. Если он все оставит как есть, двигатель очень скоро перегреется и накроется с концами. Ну, в видео говорится не совсем так, но… нехорошо, в общем.
Кроме того, поменять ремень не так уж сложно, а он, Кэмерон Кассмор, гений хренов.
Так пора соответствовать.
Эпическое кольцо
В четверг днем, в последний рабочий день Товы, Дженис Ким и Барб Вандерхуф появляются на ее террасе с прямоугольной коробкой.
– Заходите же, – говорит Това. – Прошу прощения. Все эти сборы – это просто… – Она обводит рукой беспорядок. – Я поставлю кофе.
Кофеварка – единственная вещь, которая еще не упакована. Ее надо будет уложить в последнюю очередь.
Она берет коробку у Дженис, предполагая, что это какая-то запеканка, но коробка слишком легкая. Она ставит ее на кухонный стол и откидывает крышку, под которой оказывается маленький плоский пирог в форме рыбы. “С выходом на пенсию!” – гласит надпись глазурью.
– Да ну, не стоило вам! – Това смеется. – Но это верно. Я и правда выхожу на пенсию.
– Наконец-то, – говорит Дженис, доставая пачку одноразовых бумажных тарелок и салфеток.
– Я уверена, ты уговоришь их нанять тебя вытирать пыль с плинтусов в “Чартер-Виллидж”, – добавляет Барб, опускаясь на стул за кухонным столом.
– Я этого не исключаю, – отвечает Това, улыбаясь.
Кофе с шипением варится; Това наклоняется и гладит по спине вошедшего на кухню Кота.
Дженис скептически смотрит на него.
– А с ним что?
– Ну, поехать со мной он не может, – говорит Това. – Думаю, он опять вернется на улицу, если только кто-то из вас не ищет домашнего питомца.
Дженис испуганно машет руками:
– У Питера аллергия. Да и Роло до ужаса боится кошек.
Кот вспрыгивает Барб на колени, приземляется на лапы, громко мурлыча, тянется вверх и тычется пушистой головой ей в подбородок.
– Вообще-то я собачница, – говорит Барб. Она чешет Кота за ушами. – Надо же, какой ты все-таки мягкий, а? Я вам рассказывала о коте, которого дети Энди нашли в прошлом году? Теперь живет в их комнате, спит с ними прямо под одеялом. Я сказала Энди: нужно обработать его от блох, а то никогда не знаешь, что животные с улицы притащат. В общем, потом она сказала…
– Смотри, Барб, он тебя обожает, – хихикает Дженис. Кот теперь лижет тыльную сторону ладони Барб, как будто умывает ее, все еще мурлыча, как бензопила.
– Я, конечно, уже обработала его от блох, – многозначительно говорит Това.
Барб переводит взгляд с Дженис на Тову:
– Но я собачница!
Това смеется:
– Люди могут меняться, Барбара.
– Даже старики вроде нас, – добавляет Дженис.
– Ох, ну хорошо. Я подумаю об этом, – бормочет Барб, но уже гладит Кота по серому животу. Его глаза блаженно закрыты.
Това наливает всем кофе.
– Вы поужинали? Я могла бы что-нибудь подогреть…
– Ой, не нужно, – отмахивается Дженис. – На тебя и так столько всего навалилось.
Хитрая улыбка поднимает уголки губ Товы.
– Давайте съедим на ужин пирог.
* * *
В свой последний день в океанариуме Това работает одна. В последний раз моет пол в круговом коридоре. В последний раз проходится по каждой стеклянной панели. Под конец она с особой тщательностью в последний раз вытирает пыль под хвостом статуи морского льва. Кто знает, когда это сделают снова?
Забавно, но когда она только начинала здесь работать, больше всего ей нравилось, что компанию ей составляют только морские обитатели. У нее было чем заняться, и при этом можно было держаться особняком и не лезть в чужие дела. Но теперь уборка в одиночку кажется чем-то до странного неправильным. Кэмерон, конечно, должен быть здесь. Эта уверенность удивляет ее саму.
Однако он, наверное, сейчас уже в Калифорнии.
Закончив, она в последний раз проходит по тускло освещенному коридору. Синежаберникам она говорит:
– До свидания, дорогие.
На очереди японские крабы.
– Прощайте, мои милые.
– Будь здоров, – говорит она остроносому малому бычку.
– Всего хорошего, друзья, – угревидным зубаткам.
Аквариум осьминога по соседству выглядит спокойным и безмолвным. Това приближается к стеклу и внимательно осматривает убежище среди камней в поисках Марцелла, но там никого нет. Она не видела его весь вечер.
Она возвращается в насосную, но не находит его ни с задней стороны аквариума, ни даже когда заглядывает сверху. Она ставит стремянку на место и склоняется над бочкой: новая самка осьминога по-прежнему лежит на дне, сжавшись в комочек, в окружении раковин от мидий.
– Ты что-нибудь видела? Он ушел? – Она зажимает рот рукой. – Неужели он… – Сдавленный всхлип не дает ей договорить.
Новенькая съеживается еще сильнее.
Това возвращается в коридор и кладет руку на прохладное стекло аквариума Марцелла. Нет смысла прощаться с камнями и водой. Единственная слеза скатывается по морщинистой щеке, срывается с подбородка и падает на свежевымытый пол.
* * *
Стол Терри в ужасном состоянии, когда Това заходит оставить там свою ключ-карту, как и обещала. Сокрушенно пожав плечами, она кладет пластиковую карточку поверх кучи бумаг.
Она идет через вестибюль, и ее кроссовки скрипят по полу. Она сегодня выбросит их, когда закончит с работой. Они поизносились за годы уборки, даже в секонд-хенд их уже не возьмут.
Не доходя до двери, она останавливается как вкопанная. На полу, прямо перед дверью, лежит какой-то коричневый комок и как будто преграждает ей путь. Она щурится в тусклом голубом свете. Бумажный пакет? Как она могла пройти мимо