Укус – это выражение высшей страсти, когда доверие к партнеру становится максимально глубоким. Женщина уже знает наверняка: ее возлюбленный неспособен ее отравить. А мирай абсолютно уверен, что больше не представляет угрозы.
В ситуации с Иллианой, понятное дело, не было ничего похожего. Однако жрецы все же хотели ее. И как бы это ни бесило царевича, он был рад их отвратительной похоти. Потому что в обратном случае, когда яд пятерых мираев даже частично не начал бы трансформироваться, от такого количества отравы Иллиана умерла бы мгновенно.
Сейчас Торриен надеялся лишь на чудо. На случайную мысль, которая неожиданно пришла ему в голову.
Мираи в среднем живут по полторы сотни лет. Это почти в два раза дольше, чем люди. Однако человеческие женщины, которые не погибли при родах и которые живут в любви со своими мираями, тоже приобретают долголетие. Именно благодаря яду своих мужей.
Долгие годы секрет этого вещества пытались изучать их медики и химики. Но так ничего конкретного и не обнаружили. Лишь одно оставалось незыблемым: яд, выделяющийся в момент высшего желания, был способен оздоравливать организм женщины.
Поэтому, как только царевич добрался до покоев, он аккуратно уложил обнаженную девушку на постель и, захлопнув дверь, на вытянутых руках навис над ней.
Он тяжело дышал. Боялся. У Иллианы была бледная кожа, под глазами залегли круги, а губы пересохли. Ее тело безуспешно боролось, но проигрывало.
И, чтобы помочь, ему предстояло ее укусить. При этом не отравив еще сильнее.
Это была почти непосильная задача. Вот почему таким способом никогда не удавалось спасти еще ни одну женщину во время рождения дитя. По мнению медиков, яд отца для матери вполне мог бы послужить антидотом. По крайней мере, в теории. Но еще ни один мирай не мог испытать возбуждения, глядя, как в муках рожает и умирает его женщина.
Торриен закрыл глаза, коснувшись волос девушки. Мягкие и светлые, как снег, они рассыпались по шелковой подушке, успешно конкурируя с ее белизной.
Он двинулся чуть вперед, проникая хвостом между ее раздвинутых ног, чтобы оказаться к ней еще ближе.
В человеческое обличье он не возвращался. Это слишком опасно. Контроль над собой в более слабом и уязвимом облике был гораздо более тяжелой задачей. А ему требовалась вся сила воли, чтобы успокоиться и не думать каждую секунду о том, что его Рубин вот-вот может расколоться и рассыпаться на драгоценные осколки.
Погибнуть.
– Иллиана, – тихо позвал он, склонившись к ней и упершись в нее лбом. Закрыл глаза, вдыхая такой знакомый и любимый запах. – Моя Илли…
В этот момент девушка вдруг пришла в себя и открыла глаза.
– Тор… – сорвалось с ее губ тихое. Еле слышное.
Он взглянул в ее глаза и неожиданно встретился с горящим внутри них пламенем.
Щеки девушки снова вспыхнули на бледном лице.
– Тор, мне так… горячо. Я как будто горю изнутри, – прошептала она.
– Так и есть, – ответил Торриен, сжимая челюсти. – Прости, что не остановил их. Не смог.
– Это ведь не твоя вина, – прошептала она, словно говорить громче было сложно. – К тому же ты все-таки меня спас…
Торриен болезненно скривился, но ничего не ответил. Каждое ее слово резало его не хуже остро заточенного кинжала.
В этот момент она вдруг подняла руку и коснулась его лица. Обхватила ладонями и резко притянула к себе, впиваясь в губы слабо, но жадно. Несмело лаская его горячим языком, отчего перед глазами на миг помутилось.
А затем вновь откинула голову на подушку и жалобно проговорила:
– Я так хочу тебя… но не хочу заниматься любовью после этих укусов…
В этот момент она попыталась сжать ноги, дернулась и тихо захныкала. Повернула голову, чтобы не смотреть на мужчину, и прикусила губу.
Торриен понял, что Иллиана не осознавала своего состояния. Очевидно, ей казалось, что опасность миновала, и, раз она до сих пор жива, значит, укусы жрецов ее не отравили.
Лгать было неприятно, но царевич не собирался раскрывать девушке правду.
Иллиану почти трясло. На бледной коже выступила испарина, делая ее жемчужной, фарфоровой, похожей на драгоценность.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Она тихо застонала, слегка выгибаясь, подаваясь бедрами навстречу его хвосту.
В пах Золотого змея ударил пульс. Мгновенно стало жарко. Было слишком сложно контролировать реакцию собственного тела, когда обнаженная женщина под тобой кусает губы от возбуждения. Когда от нее пахнет желанием.
Но контроль был и не нужен.
Торриен отпустил мысли. Коснулся рукой ее подбородка, заставив посмотреть на себя. А затем резко накрыл ее искусанные сухие губы своими.
И это было невероятно приятно. Как и всегда. Потому что внутри Иллиана оставалась такой же горячей и отзывчивой, как прежде. Такой же сладкой и нужной.
Одновременно с этим он толкнулся хвостом ей между распахнутых ног, заставив изогнуться и всхлипнуть. Он чувствовал влагу ее желания на защитной чешуе, под которой уже было все готово. Член пульсировал от мгновенно вспыхнувшей жажды, желания.
Иллиана всегда сводила его с ума. С первой встречи ей было достаточно кокетливой улыбки, чтобы довести его до готовности. Одного влажного стыдливого взгляда, полного скрытого вожделения, чтобы в низ живота одна за одной начали бить молнии напряжения. Иногда голод по ее телу становился столь сильным, что Торриену было почти больно.
А как часто он желал ее в облике Великого змея? Когда все чувства обостряются, запахи сводят с ума, а стоны становятся особенно остро чувствительными? Так часто, что, пожалуй, даже слишком.
Но такая страсть всегда была опасна. Из-за возможности зачать ребенка, к которому пока не готов – из-за страха потерять, к которому не будешь готов никогда. Из-за Иллианы, которая лишь недавно перестала шарахаться от истинных мираев и их длинных змеиных хвостов.
Но теперь у него не было выхода.
Торриен закрыл глаза и втянул носом аромат девушки. Тонкий, сладкий, смешанный с остатками проклятых духов, которые он завтра же потребует выбросить. Избавится от них ко всем гессайлахам. Собственный запах Иллианы был как чистейший рубин среди тысяч подделок. Как ноты горячей страсти ранним утром, как запах ветра, прилетевшего с моря.
Царевич наклонился к ее шее, чувствуя, как она обхватывает его руками, как скользит пальчиками по его спине, нервно, отрывисто. Он слушал ее сбившееся дыхание, медленными поцелуями очерчивая чувствительные точки возле ключиц. И с каждой секундой кровь в его венах становилась все горячее. Потихоньку вылетали из головы все мысли, отодвигаясь на задний план, уступая тому, что было важно сейчас. Давая волю животному инстинкту, который у нагов был гораздо сильнее, чем у людей.
Всего через какую-нибудь пару минут перед глазами уже все плыло. Торриен едва дышал, лаская по очереди торчащие вверх острые соски, полные груди, увитые драгоценными цепями, и слушал со все возрастающим исступлением хриплые от желания вздохи его женщины.
– Пожалуйста, Тор… – выдавила она, зарываясь в его волосах, сжимая пряди тонкими пальчиками. – Я больше не могу терпеть. Мне кажется, я сейчас умру, если ты не…
Она застонала.
Царевич резко втянул носом воздух, едва не взорвавшись от этого тихого, сводящего с ума звука.
И больше не стал ждать. Защитная чешуя раздвинулась, выпуская наружу скрытый до этого момента напряженный до предела член. Довольно крупный по сравнению с человеческой ипостасью.
Довольно крупный для Иллианы, которая не была нагиней.
Но другого варианта все равно не оставалось.
Торриен подхватил ноги девушки, раздвигая их шире, согнул их в коленях, заставив задрать как можно выше, и медленно вошел.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
От одного этого ощущения, тугого и горячего, обхватывающего его со всех сторон, перед глазами потемнело, расходясь разноцветными кругами. Воздух застрял в горле, а живот стянуло горячим спазмом. Торриен замер, опасаясь, что сильные движения могут закончить для него эту сцену любви гораздо быстрее, чем он рассчитывал.