согласен? — снизил цену Симсон. — Ну хоть за пятьдесят!
Двуколку купил за тридцать пять латов старый хозяин, имевший справных лошадей.
— Сможешь деньгу на ипподроме зашибать, — заверил его Вилис.
Вещи Симсона разобрали новохозяева. Петерис тоже притащил домой две цепи — привязывать коров.
Прошла неделя. В бане Вартиня недавняя распродажа еще служила темой для разговоров и шуток.
— А что теперь Симсон думает делать?
— А леший его разберет.
— Белых мышей станет разводить.
— А чем мышей кормить станет? Дома шаром покати. Все крысы к соседям переметнулись.
— Что с дурного возьмешь!
Люди потешались над Симсоном, как бы намекая при этом, какие умные и толковые они сами.
— Теперь не худо бы пивка. У тебя, Вилис, может, с пасхи на дне бочки еще маленько осталось?
Но у Вилиса не оказалось ни капельки.
И тогда произошло такое, о чем люди вспоминали потом еще много лет: «А помнишь, как Симсон пива тогда в баню привез?»
Едва Вилис успел посетовать на пустую бочку, как раздался треск, вниз по банной тропе подкатил мотоцикл с коляской, сопровождаемый беснующейся собакой Вартиня. За широкий руль держался маленький человечек в нахлобученной задом наперед кепке.
— Симсон!
— Ну черт!
Симсон сигналил, тискал резиновую грушу. Лицо его сияло улыбкой счастливейшего человека на свете.
— Здравствуйте, друзья! — крикнул он, высоко вскинув руку.
Не успели люди опомниться, как Симсон вытащил из коляски ящик пива и, прижав его к животу, огляделся, куда бы его поставить.
— На колоду ставь!
— Свалится.
— На землю!
Все чувствовали себя неловко, лишь у одного Брувериса в глазах мелькала ухмылочка.
— Сейчас мы новый мотоцикл обмоем!
— На новый он, правда, не смахивает.
Видно, мотоциклу от старого хозяина немало досталось — крылья перекошены, выхлопная труба и коляска помяты, краска кое-где облупилась.
— Я приобрел его сегодня.
— Куда же ты на этой тарахтелке подашься? В Америку?
Подождав, пока раскупорят бутылки, Симсон торжественно начал:
— Дорогие друзья! Какое сословие быстрее других наживает в Латвии деньги? Торговцы, известно. Единственный, кто здесь, в Болгарии, не обрабатывает землю, это Дронис. Потому что гораздо прибыльнее, чем в земле ковыряться, снабжать население нужными товарами.
— Так ты бы его лавку купил, а не мотоцикл.
— Я буду конкурировать с ним! Использую его самое слабое место. Пока Дронис в своей лавке, в бывшей гракской корчме, сидеть будет да покупателей дожидаться, я сам ко всем ездить буду.
— Пиво предлагать?
Симсон пропустил замечание мимо ушей.
— Почему раньше по деревне коробейники ходили? Чтоб крестьянам всякий раз, как кусок мыла или катушка ниток понадобятся, в город не ездить.
— Ну, на нитках и мыле, братец, далеко не уедешь…
— Как бы тебе самому голову не намылили…
— Зачем одними иголками да мылом торговать? На побережье рыбакам, к примеру, салаку девать некуда, дальше, чем до Бруге, им на лошадях не увезти! А где-нибудь в глубине страны крестьяне в то же время только соленую селедку едят.
— Стало быть, ты в глубинку эту салаку повезешь?
— Все что надо повезу.
Симсон вздохнул.
— Сегодня, в наш современный век, странствующему торговцу всех пешком не обойти и на лошади не объехать. Мотор нужен. Вот так!
Симсон самодовольно хлопнул ладонью по бензиновому баку.
Люди украдкой перемигнулись. Они не стали высказывать то, что думали: только огорчать благодушного человека. А ведь в ящике еще стояли нераскупоренные бутылки.
Петерис пить отказался. Взял ведро о грязным бельем и мокрым полотенцем и ушел.
— Эй, Петерис, ты чего? Заболел?
— Да что-то не хочется.
Перед юрьевым днем Петерис поехал за Алисой. Ильмара пока решили оставить у Эрнестины. Было грустно расставаться с матерью, не только с матерью, но и с тусклым окном, голыми белыми стенами и красным кирпичным полом в коридоре. Тут оставались покой, тишина, полные неторопливых мыслей дни и ночи и какие-то большие, несбывшиеся чаяния. Артура не было дома, он работал сейчас на лесопильной раме, и Алиса, садясь в повозку, даже была довольна, что он не видит, как она уезжает.
Всю дорогу Петерис говорил о работах, сделанных и предстоящих, о том, что Дронис затеял шикарный дом, для которого трудно материалом запастись; опасался, что в следующем году, когда надо будет возобновить контракт, Дронис повысит аренду, потому что собирается ставить новый хлев.
— Но ведь лучше будет. Не придется так тесно, как раньше, жить.
— Мне-то один черт. Я могу как угодно жить, — отвечал Петерис.
При виде знакомых соседских домов Алиса испытала нечто вроде радости свидания, но, когда, миновав сарай «Тилтиней», с пригорка увидела постройки «Апситес», вспомнила почему-то старый жакет: чтоб от него в комнате не пахло, Алиса вешала его в сенях. С утра он был холодным, сырым, а зимой промерзал. В хлеву рукава жакета оттаивали, становились неприятно мокрые и липкие.
Лизета вышла встретить ее во двор. Алиса поцеловала свекровь, поздоровалась с Женей. Она видела девушку впервые.
— Долго тебя не было, дочка.
На кухне как будто ничего не изменилось, только в нос ударил непривычный резкий, кислый запах. Алисе бросились в глаза грязные, замызганные ведра для свиного пойла. И пол затоптан, совсем серый.
В комнате больше нет кроватки и столика Ильмара, засиженное мухами окно с прошлого лета никто не мыл.
В хлеву коровы Алису не признали; когда она попыталась их погладить, они пугливо вытаращили глаза. Индра даже засипела и больно хлестнула Алису хвостом по лицу. Забитый доверху навозом, хлев выглядел тесным.
— Коровы-то гладкие, — похвастал Петерис,