давным-давно.
Вошедшая Каталина обняла меня за плечи.
– Это все, что у нас осталось от Виеры. Это ее семейный фотоальбом и несколько писем, которые написала ее мать, когда оставила ее в Гаване с дядей. Наверное, она предчувствовала, что они больше никогда не встретятся, – сказала Каталина и умолкла. – Альма была хорошей женщиной, – продолжила она через некоторое время, как бы успокаивая меня. – Это я сказала ей, что ее сын и Виера погибли в авиакатастрофе. Как бы ты ни ненавидела своего сына, смерть – это всегда удар, дитя мое. Еще одна могила на кладбище без тела.
По словам Каталины, прабабушка на самом деле внутренне умерла довольно давно, но не знала, как отпустить себя, хотя знала, что пришло время присоединиться к мужу и сыну.
– Если у тебя нет веры и ты не готов простить, то твое тело и душа не могут уйти вместе. Мне осталось недолго. Если меня разобьет инсульт, я позволю себе уйти сразу! Какой смысл во всех этих страданиях? – Каталина была мудрой старухой.
Последние дни прабабушки были ужасны: она не могла глотать и еле дышала. Каталина день и ночь сидела в кресле у ее постели, шепча ей на ухо:
– Теперь ты можешь идти, Альма. Все в порядке. Не страдай больше.
Каталина рассказала, что однажды утром, проснувшись, она увидела, что прабабушка Альма перестала дышать, а ее сердце больше не билось. Каталина закрыла глаза и осмелилась совершить крестное знамение над ее холодным серым лицом, прежде чем поцеловать ее на прощание.
Теперь я понимаю, почему моя тетя говорила, что в нашей семье никто не умирает: мы сами отпускаем себя, сами решаем, когда пора уходить. Это заставило меня вспомнить о папе. Может быть, он тоже однажды попал в ловушку и просто позволил себе умереть под обломками.
Ханна
1985–2014
Каждый день, когда я открываю окно своей спальни и вижу листву деревьев, которые защищают меня от агрессивного утреннего солнца, я понимаю, что я все еще жива и по-прежнему живу на острове, куда мои родители привезли меня против моей воли. Мой разум бежит со скоростью, за которой не поспевает память. Мои мысли летят быстрее, чем я успеваю их фиксировать. Я не помню, что мне снится, не помню, о чем думаю.
Мои ночи беспокойны. Я никак не могу устроиться и просыпаюсь с рассветом, не зная почему. Я больше не в нашей квартире в центре Берлина: я не вижу тюльпанов из гостиной. «Сент-Луис» вытеснен из моего сознания так далеко, что я не могу вызвать в памяти его запахи.
Годы, проведенные в Гаване, запутали меня. Иногда мне кажется, что Гортензия вот-вот войдет в мою комнату или что я иду с Эулоджио в книжный магазин. Аптека, Эсперанса, мои прогулки с Хулианом, появление Густаво, рождение Луиса – все это перемешалось. Я могу видеть маленького Густаво и в то же время Луиса, который прощается со мной.
Он был единственным, кого можно было спасти.
После окончания учебы в университете Луис начал работать в Центре исследований в области физического образования. Когда он приходил домой из офиса, то закрывался в своей комнате и читал. Он поглощал любую книгу, которая попадалась ему на глаза. Все подряд проходило через его руки: исследования по производству сахара, трактат по алгебре, теория относительности или полное собрание сочинений Стендаля. Он читал каждую страницу с большой концентрацией.
Он очень мало говорил, но у него были особые отношения с Каталиной. Она знала, что ему нужно, даже не спрашивая. Меня же он целовал в лоб всякий раз, когда уходил из дома или возвращался. Мне этого было достаточно.
Выходные он проводил в кино. Ему не нужно было ни с кем разговаривать там: он был вечным наблюдателем.
После отъезда в Нью-Йорк он звонил нам раз в месяц, чтобы сообщить, что положил на наш счет деньги, но потом постепенно его звонки становились все реже. Когда мы узнали, что произошло на Манхэттене в тот страшный сентябрьский вторник, мы догадались, что не получим от него вестей некоторое время. Но молчание затягивалось, и я решилась написать в офис нашего управляющего трастовым счетом. И однажды утром мне позвонили: Луис погиб. Вот так просто.
Боль свалила меня с ног, хотя на самом деле мы потеряли его задолго до этого.
– Не надо дважды плакать над одним и тем же трупом, – сказала Каталина. – Его отъезд уже подготовил нас.
Я понимала: мы все обречены на преждевременную смерть.
В одну из тех ночей, такую жаркую, что невозможно было заснуть, я приняла ванну с фиалковой эссенцией, чтобы освежиться и чтобы воспоминания о Луисе остались со мной. Я заснула меньше чем через час.
Открыв глаза, я увидела, как он идет по улицам Нью-Йорка между параллельными линиями небоскребов – крошечная точка в огромном городе. Стояла тишина: не было слышно ни шума машин, ни быстрых шагов прохожих, ни ветра. Вокруг никого не было, и я видела вдалеке только его, сидящего на холодной темной скамье. Я услышала его тяжелое дыхание и подумала: «Он готов к тому, что должно произойти».
Внезапно солнце погасло. Произошел взрыв. Потом еще один, а затем город медленно поглотила темнота.
Я побежал к нему сквозь мрак и нашла его спящим, как в детстве. Он снова был моим маленьким мальчиком. Закрыв глаза, я почувствовала его запах. Я снова открыла их, и вот он, мой малыш, лежал на руках.
Я начала петь ему колыбельную: «Когда наступит утро, я разбужу тебя, мой милый».
– Давай вместе пойдем навстречу солнцу, – шепнула я ему по-испански. Теперь я была ни в Берлине, ни в Нью-Йорке, ни в Гаване. В тот роковой день я вообще перестала существовать, пока не узнала, что у Луиса есть дочь.
Со мной связался адвокат из Нью-Йорка – хотел узнать, заинтересована ли я начать судебный процесс, чтобы получить свою часть счета, открытого моим отцом для Розенталей. Этот человек, который надеялся получить прибыль от притязаний, которые я никогда не собиралась предъявлять, сделал мне ценный подарок: рассказал о существовании Анны Розен – той, что пришла в мир свободной от бремени Розенталей.
Мы не могли поверить в эту новость: Каталина прыгала от радости и обнимала меня. В тот день я впервые увидела, как она плачет. У Луиса была не только жена, но и дочь, которая носила его имя. Они были его наследницами.
– После трагедии часто приходят хорошие новости, – философски изрекла Каталина.
Я рассмеялась, когда Каталина сказала