которое наконец-то создано и отправлено в имение Нокторнов? О глупом мальчишке-Мечнике, который будет жить — пусть изуродованный, искалеченный, пусть на восстановление потребуются годы, целители, зелья…
— Новая? — спрашивает Гриз, вслушиваясь в незнакомый мотив. Аманда кивает, напевает пару строк на своём языке — о дворце, что утопает в цветах, о зачарованной царевне и ядовитом веретене.
— Веретено? — не так уж хорошо она знает язык нойя.
— У моего народа нет слова для веретенщика, медовая. Матариэ — ядовитое веретено. Не думаю, что от этого моя песня станет хуже: в ней столько всего! Любовь и чары, сон и обман, коварство и заговор… Клянусь блуждающими огнями, песни о сказках получаются самыми лучшими. Что ты печальна, золотая моя? Я должна спеть о ком-то ещё? О ком-то совсем особенном, может быть?
Аманда косится туда, назад, где бредёт рядом с Гроски молчаливый Янист… Но Гриз не оглядывается.
— Спой о коварстве сказок, — соглашается она. — О том, какими они были до того, как стали сказками. Спой о том, что в настоящей жизни злодей из сказки может оказаться героем.
— А! — нойя щёлкает пальцами. — Не зря тебя называют Попутчицей в наших лейрах: ты хорошо знаешь, как делают песни! Спою, сладкая, непременно спою. Только вот остаётся один вопрос…
Она поворачивает к Гриз разрумяненное лицо и выгибает брови-дуги:
— Если злодей в этой сказке оказался героем — кто оказался злодеем?
Глава 12
ХОРОТ ЭВКЛИНГ
Премилосердная Целительница Тарра улыбалась печально.
Простёртые ладони готовились дарить тепло. Одеяние и волосы источали свет — приглушенный золотистый, почти живой. Особый состав краски — от него в полумраке храма одежды и волосы статуи словно бы струились, а сама она, казалось, сейчас шагнёт вперёд. Встречать того, кто отмечен знаком её мужа — возлюбленного Хорота Мечника.
«Входи, входи, о благословлённый мужем моим, и простри ладонь в ответ, и назови имена тех, кого любишь — чтобы попросить для них моего милосердия…»
Хорот усмехнулся, подкрутил чёрный ус.
Истинный мечник любит лишь свой клинок.
Разящий лёг в ладонь теплой рукоятью. Родовой атархэ, клинок трёх колен Эвклингов — с льдистой сталью и удобной рукоятью из кости альфина, с завораживающей прямой статью ясного лезвия, чуть замутившегося у кромки — словно от дыхания. Вернее любой девицы, прекраснее глаз распутниц — и радует пальцы лучше, чем женская грудь. И музыка, когда — покидает ножны, и сливается с ладонью, с Печатью Дара, и они одно — мастерство мечника, магия клинка и Дар…. Танец, полёт, пламя и вино, и ни одни женские губки не подарят ощущения, какое испытываешь, когда видишь, как падает твой противник. А страх в глазах, когда в горло упирается наконечник Разящего, царапает кожу — чуть-чуть… Ликование толпы, восторженное сияние в глазках красавиц на трибунах, опаляющее ощущение того, что ты — опять! Ты — первый! Приз турнира твой!
Взгляд Целительницы из-под купола казался укоризненным. В храмах Тарры Премилосердной не обнажают оружия, не льют крови. Я же посланник твоего мужа, — усмехнулся Хорот. Зачем-то же меня нарекли его именем. И не зря к нему присовокупили прозвище Разящий — от имени моего меча. Ни одно из этих имён я — первый клинок Айлора — не посрамил. Пока я ещё не первый клинок Кайетты — но у меня всё впереди. Когда-нибудь Разящий встретится с Верным, клинком Дерка Горбуна, — и возьмёт верх, и напьётся крови, потому что какой смысл оставлять в живых калеку, который посмел одержать над тобой верх уже дважды?
В Вейгорде объявят траур, а Илай Недоумок будет рыдать по своему кузену-заступничку…
И та, которая носит на ладони твою Печать, — наградит меня, потому что я избавил её народ от врага.
Из глаз статуи медленно вытекали слёзы — ползли по щекам, сползали по одеждам к подножию. Всегда улыбается, чтобы подбодрить. Всегда плачет, чтобы посочувствовать.
Что ты делаешь в моём храме? — спрашивала Целительница Тарра из мрака, который разгонял свет её одежд. Зачем пришёл сюда, если тебе не нужна молитва о милосердии?
Мечники плохо знают, что такое милосердие, но хорошо знают — как разить.
Удобное место, — ответил он самому себе. Ночные жрицы здесь под обетами молчания, и легко перерезать выходы, в случае чего… и есть, где схорониться и послушать — здесь же повсюду «места для отдохновения», деревянные кабинки с мягкими креслами для странников и ищущих молитвы и уединения…
Памятное место. Ибо три года назад я был на той несостоявшейся коронации. Когда Гилмет, сын почившего Даггерна Шутника, готовился принять корону — и всё случилось: внезапная тьма в чертоге и зловещий шелест, онемевшие, растерянные жрецы валятся на колени, звенит корона, выпадая из рук посланника Кормчей, и пылает плащ, и мечется жалкий крик некоронованного… И истошный вой, вопль толпы, которая собралась снаружи: «Знамения! Знамения!!»
Ползущая по стенам храмов кровь, водные вихри и пожары, расколотые плиты и упавшие статуи, увядшие цветы — и всё это одновременно, но об этом он узнал потом. А тогда стоял вместе с остальными, оглядываясь во тьме, слушал пугливые крики, сквозь которые прорвался призыв: «Храм Целительницы! Храм Целительницы просиял!!»
Тогда в числе первых бросился наружу и сиянием Разящего отпугнул обалдевшую, вонючую толпу черни — он стремился сюда, к храму, вокруг которого погасали остатки золотистого, будто бы солнечного света.
Свет развеивался, уходил от стен, но задержался на дверях — и они распахнулись, когда Хорот был в двадцати шагах. Тогда он узрел её — дивное видение в золотом свете, девушку в короне ослепительных волос, посланницу Целительницы из Благословенных Земель и истинную королеву — это поняли все, кто увидел её и Печать на её ладони.
Позже её признают родовые артефакты, она окажется одной из дочерей свергнутого короля. Пройдёт проверку под зельями правды и расскажет, что её скрывала от погони её покровительница, Касильда Виверрент, жена Эвальда Шеннетского. Арианте присягнёт большая часть знати, и сторонники Даггерна Шутника будут арестованы, и будет коронация — совсем другая, сбывшаяся…
Всё будет позже — но в тот день он, Хорот Эклингский, Эклинг Разящий, шагнул вперед — и преклонил колено, и положил свой меч у её ног. Присягнул ей — первым.
Потому что уже знал, что видит перед собой.
Величайший из турниров — и самый желанный приз.
Мечники всегда склоняют колено, когда турнир начинается.
Она чуть улыбнулась ему тогда — слегка испуганной и немного детской улыбкой. И всю ночь он представлял её своей: острые ключицы и ещё не налившиеся соком бедра, немного