растение — сам не боялся измараться и попасть под укус веретенщика. Но почему? И мне вспомнились рассказы младшего Дэриша и тех наёмниках. О парне в капюшоне, с низким ростом и забавным акцентом. Союзничек, к которому остальные относились с отвращением. Но который был им крайне нужен.
Он постепенно превращается из сыщика в самого себя, когда договаривает:
— Понимаете, во всех книжках есть куча историй о том, как были укушены маги. И ни одной — об укушенном терраанте.
Хаата начинает двигаться ещё до того, как он договорит. Она словно взмывает из розового куста, останавливается в проходе и выставляет перед собой худую, землистого цвета ладонь.
На ладони, переливаясь всеми цветами радуги, лежит ящерица — последний веретенщик. Самый крупный из тех, что я видел.
— Стоять! — голос Хааты — злой шелест умирающей листвы. — Си-шээ-но фиос! Этот быстрый, сильный. Вам не успеть. И с холодом не успеть! Отпущу — укусит трёх, четырёх!
Личико у неё кривится, глаза горят недобрыми зелёными огнями. И пальцы второй руки топорщатся словно ветки диковинного растения, и по розам за её спиной проходит слабый трепет — будто волнуется цветочное море. Тщедушная грудь даарду вздымается, и Хаата словно не знает — куда кинуться. Сбежать в проход? Её наверняка не выпустят.
— Стойте все! Ты! Ты!
Это Мел и Нэйш застыли в одинаковых обманчиво расслабленных позах — готовясь выметнуться вперёд из положения сидя. А я вскочил на ноги и словно не слышу криков — потому что я знаю, что будет сейчас…
Гриз Арделл, моя невыносимая, говорит тихо:
— Спасибо, Лайл, сядь, пожалуйста. Остальные тоже не двигайтесь.
И встаёт, оказываясь лицом к лицу с разозлённым терраантом, который, к тому же, пытался убить Касильду Виверрент.
— Поговорим, Хаата? Только на общекайетском, если ты не против. Так, чтобы все тебя поняли.
Кажется мне, или в скривленном, скукоженном личике, словно на древесной коре, прорезается нечто неожиданное? Вина.
— Тут нечего говорить, Гриз Арделл. Я плохой корень.
— Не настолько плохой, чтобы поубивать нас поголовно, — спокойно отзывается Арделл. Она не пытается подойти к Хаате, и их разделяет не меньше семи шагов. — И не настолько, чтобы попытаться убить невинного человека. Ты же не убийца, Хаата.
— Тебе откуда знать! — бросает та зло, обнажая редкие, мелкие зубы. — Все бывают дурные корни. Каждый бывает убийца. Даже Пастыри.
Гриз Арделл смотрит непоколебимо — словно с крепостной стены. Она только чуть опускает подбородок, соглашаясь — да, даже Пастыри.
— И всё-таки я знаю. Хотя бы даже по тому, насколько нелепо ты пыталась выполнить то, что тебе поручили. После первой удачной попытки ты осознала, что натворила, не так ли? И не смогла дальше. Даже постаралась отвести веретенщиков от людей — рассыпала снадобье в тех местах, которые навещала только Касильда Виверрент. И куда вряд ли пришёл кто-то ещё, кроме наших ловцов.
Она говорит ласково, будто с испуганным ребёнком — но мне становится всё страшнее. Какие демоны обуревают маленькую даарду изнутри? Она слушает как заворожённая, словно бы забываясь, а потом лицо вновь искажается — то ли от злости, то ли от боли.
И веретенщик всё так же лежит на ладони. Нервно высовывая язычок и озирая нас — возможные цели.
— Я не знала, что твой народ может с ними общаться, — говорит Арделл так, словно мы просто сидим на ежедневной «встряске». — Так и раньше было?
— Было раньше. Кто выводил их — брали наших как слуг. Плохиъ корни. Изгнанники тоже. Магия была против бэраард. Не против нас.
— Это объясняет, почему вас не кусали. Но не объясняет, почему вы можете ими управлять. Это ведь ты замедлила их, насколько могла. Значит, в создании веретенщиков участвовала магия даарду.
— Часть силы Кэлда-Ард, часть связи — слышать живое, быть рядом, — шепчет предательница, раскачиваясь, как змея в высокой траве. — Потому пробуждает Печать связи. Знак связи. Те, которые служили бэраард, были предатели Роя. Хотели…
Ладонь её дёргается так, что веретенщик едва не слетает.
— Создать что-то, что убьёт Людей Камня, — тихо продолжает Гриз.
— Да. Пока бэраард совсем не убили Её. Хотели отомстить. И остановить что-то — что, я не знаю, не спрашивай, сестра. Дурные корни не всё знают.
— О прошлом — да. Но о настоящем ты знаешь куда больше. Зачем ты и другие изгнанники вступили в союз с этими людьми? Почему не отвернулись, даже зная, что те творят? Почему ты…
Она не продолжает, но и без того ясно, что речь о Касильде Виверрент. Лицо даарду перекашивается совсем, глаза сверкают через тёмные пряди, и она выдыхает одно слово — длинное, свистящее, на которое Мел отзывается приглушённым ругательством.
— Разменная клятва, — переводит Гриз Арделл.
— Священна даже для дурных корней, — вышёптывает даарду. — Переступишь — кровь убьёт тебя. Хотела, чтоб ты знала, сестра. Чтоб поняла.
— А вторая? Это клятва «службу на службу», к ней прибегают редко, я знаю — но значит, клялся кто-то и со второй стороны? Чем и в чём?
Терраант прерывисто дышит, с носа у неё капают слёзы. Она выглядит пойманной, отчаявшейся. Но предчувствие шепчет, что она скрывает что-то страшное. Если сейчас использовать Дар Воды, попытаться при помощи вод фонтана выбить у неё из руки веретенщика… успею или нет?
— Кто и в чём? — повторяет Гриз Арделл, и в голосе у неё — свист кнута. — Вы клялись кровью и остатками связи с Ардаанна Матэс — что исполните любую порученную службу, так? А он? Клялся Даром, верно? Или был какой-то особый ритуал?
Шпильки выскальзывают из её причёски, тихо звенят о мрамор — выпускают на свободу каштановые пряди. И наверняка у неё сейчас в глазах эта невыносимая, безумная зелень, которой так сложно противостоять, которая говорит всё лучше слов. Даарду глядит варгине в глаза, и отшатывается, обмякает, словно понимая что-то.
Например — что ритуал клятвы со второй стороны мог быть фальшивым.
— Кто броню пробьёт, крепче древних стен? Зверь, что род хранил девяти колен, где к руке рука, где Печать — в Печать, лютый зверь стальной там начнёт крепчать…
Этого я ждал меньше всего — вместо ответов или угроз Хаата бормочет стихи. Что-то будто смутно знакомое, древняя загадка про родовой атархэ. Хаата что-то говорит Арделл на языке даарду (я разбираю только «Сиаа-Тьо») — и дальше их разговор идёт тоже словно бы на другом языке. Они читают вопросы и ответы в глазах друг друга — мы же слышим лишь отголоски.
— Так вы всё же решились.
— Единственный выход, сестра. Ты видела, что он делает. Будет хуже. Совсем