Решение суда о смертной казни Тюру и Молесону великий князь, конечно, не подписал. Но рудники им были обеспечены.
— Я слишком крупная мишень, — говорил Константин, хлопая себя обеими руками по заду. — Боюсь, в другой раз не промахнутся.
Одесса.
— Давай считать их по пальцам! — Пестель смотрел в черные горящие глаза подполковника Александра Поджио. До чего все итальянцы темпераменты! Настоящий карбонарий, только на русской службе. — Для удара в Петербурге я готовлю двенадцать удальцов. В Польше Лунин возглавит обреченную когорту. Доверять ляхам убийство русского великого князя ниже нашего достоинства.
Поджио согласно затряс головой.
— Принесем в жертву всех! Нечего смотреть на пол и возраст. Проклятое семя!
Павел Иванович удовлетворенно кивнул. Да, так будет проще. Республике в первые дни возникновения некогда возиться с пленными членами царской фамилии. Да и за спиной у заговорщиков надо сжечь мосты. Чтобы не оглядывались назад. А то опять начнут рядить: можно — нельзя, позволительно — непозволительно… Первую кровь всегда переступить трудно. Если же это будет кровь августейших лиц, дальше пойдет легко. Остальная обесценится.
— Государь, — перечислял Поджио, — три брата, их жены, императрица-мать, дети Николая, сестры, выданные замуж в Германии и Голландии, их отпрыски…
— Всего тринадцать, — заключил Павел Иванович. — Знаешь ли, друг, что это ужасно? Если убивать и в чужих краях, то числа не будет. У всех великих княгинь мужья и дети. Довольно объявить их лишенными прав наследства. Кто захочет престола, облитого кровью?
— Я готов отправиться в Польшу и осуществить приговор, — заявил Поджио. — Только это должен быть именно приговор. А не убийство. Их надобно судить заочно. И вынести вердикт.
Пестель поднял ладони к лицу и с силой потер глаза. «Господи, почему они все время играют? Ставят условия. Капризничают. Никто не хочет просто делать дело!»
Варшава.
— Почему ты так не любишь поляков? — Александра смотрела в окно кареты на светлый еловый лес по сторонам дороги. — Твои братья оба оказывают им явное предпочтение.
— Я русский, — буркнул Николай.
Проезд через Варшаву всегда казался ему пыткой.
— У меня была няня-англичанка, — сообщил он. — Мисс Лайон. Очень славная. Я ее обожал. Когда она следовала в Россию, здесь началось восстание, всех русских захватили, и ее вместе с нашими дамами полгода держали в крепости, пока Суворов не взял город.
Никс откинулся на спинку сидения и опустил веки. Ему не было и пяти. Он играл на полу в детской, а няня вязала в уголке, перебрасываясь с горничной ничего не значащими фразами. Речь коснулась Польши. И бонна порассказала глупенькой девчонке, какие такие бывают галантные ляхи. Женщинам и в голову не пришло, что ребенок понимает больше, чем кажется.
«Что ты строишь, Ники?» — ласково спросила мисс Лайон, когда горничная удалилась.
«Дачу для тебя». — Великий князь нагораживал стулья и натягивал на них сверху покрывала.
«А зачем пушки?» — удивилась та, трогая носком туфельки игрушечную мортиру.
«Чтобы поляки тебя не украли».
Находясь в Варшаве, Николай всегда испытывал напряжение. Каким бы веселым и солнечным ни был город, как бы беспечны ни казались обитатели, он чувствовал угрозу, будто перед ним картонная декорация, за которой таится неизреченный ужас. Царевич бы никогда не согласился здесь жить. Ему претило притворство, а в Польше на каждом шагу приходилось улыбаться неприятным людям. Александр чувствовал себя как рыба в воде, его ремесло — обольщать и очаровывать. А Никс предпочитал честный поединок. Друг так друг. Враг так враг. Горько потерпеть поражение. Но уж если победа на его стороне, повинуйтесь. Ногу на грудь и — удар милосердия.
Шарлотта задремала. Она тоже не любила Варшаву. Здешние дамы находили ее некрасивой. Но хуже всего, что родные от чистого сердца подложили Никсу свинью. Принимали в Берлине как наследника престола. Это была тайна, обнародования которой император не хотел. А Шарлотта сболтнула брату Вилли. Пришел окрик из Петербурга. Николай сжался, пруссаки смешались, принцессе надрали уши. Бедняжка, она не хотела ничего дурного! Только немного покрасоваться мужем. Ну, кто скажет, что он не настоящий государь?
Теперь предстояло появиться в Варшаве, где берлинская бестактность уже известна. Карета остановилась. Местопребывание великокняжеской четы было назначено в Брюлевском дворце. В то время как сам Константин жил в Бельведере. Путешественников удивило, что встречать их выстроился весь варшавский гарнизон, а командовал лично цесаревич. Причем он отдал брату честь и отрапортовал, как старшему. Что повергло Николая в смущение. «Лучше бы нам дали спокойно войти в дом!» — подумала Александра.
Не тут-то было. Хозяин устроил целый парад. Николай обожал фрунт, но наблюдать со стороны не так интересно, как участвовать, тем более когда перед тобой опускает шпагу твой старший брат.
— Ваше высочество, — взмолился гость. — Вы ставите меня в неловкое положение.
— Ничего, ничего, — подмигнул тот. — Ты у нас теперь Царь Мирликийский.
С этими словами Константин повел гостя мимо строя, который приветствовал его громовым «ура», а на слова: «Здорово ребята!» — отвечал: «Здравия желаем, ваше императорское высочество, цесаревич Николай Павлович!» Великая княгиня видела, как мужу кровь бросилась в лицо. Он не был сдержанным человеком, и ей показалось, что скандал разразится тут же. Но нет, Никс взял себя в руки. С заметным трудом улыбнулся и… принял игру.
— Что же вы меня, братцы, так честите?! — обратился он к солдатам. — Вот у вас цесаревич. А я, хоть и брат царя, да такой же, как вы, служивый.
Его слова вызвали ухмылки.
— Здравия желаем, ваше императорское высочество, цесаревич Константин Павлович! — грянуло по строю.
— Вот это дело! — Николай отдал честь брату и пошел к ступеням дворца.
Когда супруги остались наедине в комнате, где могли раздеться, муж сказал:
— Держись, нам будет несладко.
Он оказался прав. Варшавское общество встречало гостя с обыкновенным очарованием и блеском, сквозь которые проглядывала отчужденность. Времена иллюзий миновали. Императора Александра все менее признавали своим монархом. Раз он нарушает конституцию, значит, теряет право на корону. Силлогизм безупречный, но ничем не подкрепленный. Разве что войсками Константина?
В ожидании счастливых дней польская знать демонстрировала холодность брату государя. Но в этом Николай и сам мог поспорить с целым городом. До его приезда варшавянам казалось, что они не любят Константина. Вскоре, однако, выяснилось, что по сравнению с младшим их урод — крикун и царское погоняло — просто ангел. В том-то и дело, что Николай не кричал. Мрачно поглядывал по сторонам и неодобрительно хмыкал.