Читать интересную книгу Поэты 1880–1890-х годов - Дмитрий Михаловский

Рано пристрастившись к литературе, Коринфский и в гимназии, и в более поздние годы с повышенным интересом прислушивался к народному слову, к сказкам, преданиям, пословицам и загадкам пестрого волжского люда. Коринфский хорошо знал волжский фольклор, и для изучающих народный быт и нравы Поволжья некоторые его наблюдения в стихах и прозе представляют несомненный интерес («Бывальщины и Картины Поволжья», СПб., 1899; «Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц», М., 1901; «Волга. Сказания, картины и думы», М., 1903; «В мире сказаний. Очерки народных взглядов и поверий», Пб., 1905; «За далью веков. Исторические рассказы, очерки и стихотворения», М., 1909).

В русской поэзии Коринфский — современник Бальмонта, Бунина, Брюсова, но по оригинальности и масштабам таланта их трудно сравнивать. Слишком много в стихах Коринфского вторичного, книжного, светившего отраженным светом. Отвечая на одну из литературных анкет, Коринфский перечислил писателей, которые имели на него наибольшее влияние; среди них на первом месте — Пушкин, Фет, А. К. Толстой, Полонский, Некрасов[106].

Коринфский стремился соединить некоторые риторические формулы «гражданской поэзии» с эстетическими канонами «чистого искусства». Сам он определял свое кредо тройственной формулой: «Возвышающая красота. — Доля народа. — Свобода мысли и труда»[107].

За стилизации в былинно-эпическом духе Ап. Коринфского называли наследником Алексея Толстого и Льва Мея, а иногда даже причисляли к поэтам народнического направления. На самом деле он держался умеренных взглядов, в которых не было ничего специфически народнического. При всей цветистости, тяге к старине и славянскому орнаменту, в поэзии Коринфского звучали порой и злободневные поты, искреннее сочувствие к тяжкой народной доле («Песни голи и бедноты», СПб., 1909).

В пору общественного подъема революции 1905 года Коринфский написал и напечатал (под разными псевдонимами)[108] массу сатирических стихотворений обличительного характера. С осени 1905 по март 1908 года Коринфский редактировал газету «Голос правды», но в общем политика мало занимала его. Он не отличался определенностью политических взглядов и сотрудничал в литературных изданиях самых разных общественных оттенков и направлений — от радикального сатирического журнала «Зритель» до официозного «Правительственного вестника».

За долгие годы своей литературной деятельности Коринфский не мог пожаловаться на невнимание критики. Выпущенные им книги отмечены большим числом печатных отзывов и рецензий (сам поэт насчитывал их более четырехсот). Однако Коринфский не был баловнем критики. Многие критические суждения о его поэзии были достаточно суровы, в особенности отзывы П. Гриневнча (Якубовича), А. Волынского, И. Бунина, В. Брюсова и других. «В груде стихотворных томов г. Коринфского мерцает огонек поэтического воодушевления, — писал В. Брюсов, — но он еле теплится, редкие художественные строчки разделены целыми десятками трафаретных стихов; отдельные яркие образы вправлены в тусклые, ремесленно задуманные пьесы. Г. Коринфский стремится, по-видимому, быть „народным“ поэтом, но для этого недостаточно наполнять свои стихи условно русскими выражениями… Пушкин был народным поэтом, не рядя своих созданий в эти оперные костюмы, даже изображая Испанию или средневековую Германию, потому что выражал особенности русского духа»[109].

Сам Коринфский, сознавая неравноценность многих произведений своей плодовитой музы, выделил в автобиографии ряд наиболее удачных, с его точки зрения, произведений из «народного» цикла; «Наибольшую ценность придает автор своим „Бывальщинам“, „Северному лесу“ и „Картинкам Поволжья“ — стихотворениям, в которых он то в эпической, то в лирической форме хотел воскресить сроднившиеся с его фантазией образы родной старины — как отошедшие в глубь седых веков, так и теперь обступающие кровно близкую ему северную душу народа-пахаря»[110]. Не случайно с одним из самых видных поэтов «народа-пахаря», С. Д. Дрожжиным, Коринфского связывала многолетняя дружба[111].

В разные годы Коринфский много переводил из зарубежной поэзии. Ему, в частности, принадлежат переводы из Гейне, Колриджа, Мицкевича, Юл. Словацкого, Рунеберга, Роденбаха и других иностранных поэтов. Переводы Ап. Коринфского тогдашней критикой оценивались как малоудачные.

Как и многие литераторы близкой ему буржуазно-интеллигентской среды, Коринфский восторженно встретил Февральскую революцию 1917 года, но не смог понять и оценить историческое значение Октября. Его литературная деятельность после революции резко пошла на убыль. В 20-е годы Коринфский продолжал только переводческую работу (переводил Шевченко, Янку Купалу). Выступления с собственными стихами были редкими — в самом конце 20-х годов Коринфский написал ряд стихотворений, воспевавших советскую новь, под общим заглавием «Моя страна» (из «Современного дневника»): «Моя советская страна», «В советской деревне», «Рабочий городок (чудо-городок)», «Рабоче-крестьянской республике» и другие. В 1929 году Коринфский из Лигово под Ленинградом перебрался в Тверь, где работал в местном издательстве. Умер Коринфский 12 января 1937 года в безвестности.

357. «Если в мгновенье тоски роковой…»

Если в мгновенье тоски роковойСердце твое вдруг сильнее забьется,Если в душе, усыпленной средой,Чувство живое нежданно проснется           И, обо всем позабыв,           Бросишься ты на призыв           К бурям и грозам борьбы           Против всевластной судьбы, —Милый мой друг, под тревожной грозойНе вспоминай ты, встречая невзгоды,Тихого счастья бесстрастные годы:           Мертвому — мертвый покой!..

Если — измученный тяжкой борьбой —Ты, без трофеев, увенчанных славой,С сердцем изнывшим, с разбитой душой,С поля далекого битвы кровавой           Снова вернешься сюда,           К пристани мирной труда, —           С гнетом бессилья в груди,           С мукою ран впереди,—Милый мой друг, не клонись головойИ не рыдай у бескрестной могилы,Где схоронил ты кипучие силы:           Мертвому — мертвый покой!..

1889 Симбирск

358. Я ВИДЕЛ

Я видел, как в углу подвала умиралБольной старик, детьми покинутый своими,Как взором гаснущим кого-то он искал,Устами бледными шептал он чье-то имя…Он одиноко жил, и друга не нашлосьЗакрыть в предсмертный час померкнувшие очи,И он ушел навек во мрак загробной ночиОдин с своей тоской невыплаканных слез…

Я видел, как стоял мужик над полосой,Распаханной его могучими руками,Заколосившейся пшеницей золотойИ градом выбитой… Горючими слезамиОн не встречал своей негаданной беды:Угрюм и даже дик был взор его унылый,И молча он стоял, беспомощный и хилый,Согбенный тяжестью безвыходной нужды…

Я видел, как дитя единственное матьСама несла в гробу, — как в церкви от страданьяОна уж не могла молиться и рыдать…Окончился обряд печальный отпеванья,—Она была без чувств… Малютку понеслиВ последний путь, — она, собрав остаток силы,Едва могла дойти до дорогой могилыИ сыну бросить горсть последнюю земли…

Я видел, как в тюрьме на дремлющую степьСквозь переплет окна задумчиво смотрелаКолодников толпа; и слышал я, как цепьНежданно в тишине на ком-то прозвенела;И лица темные исполнились у нихТакого жгучего сознания и боли,Что сразу понял я, что в этот самый мигЗабылись узники в мечтах о прежней воле.

Я видел, как в тоске голодной протянулОборванный бедняк нарядной даме рукуИ, милостыню взяв, в лицо ее взглянулИ замер, как стоял, не проронив ни звука…Немая скорбь прошла, и бросил деньги прочьС рыданием старик: в раскрашенном созданье,Проехавшем с толпой гуляк на посмеянье,Бедняк узнал ее — свою родную дочь!..

Я видел это всё, когда одна печальРоднилася с моей пытливою душою,Когда до боли мне чего-то было жаль,К кому-то рвался вновь я с горькою мольбою…Я видел это всё и понял, что тоска —Тоска моей души, исполненной желанья,—Пред всеми этими примерами страданья                       Ничтожна и мелка…

1 июля 1890 Москва

359. «Безотчетные порывы…»