уничтожил его жизнь, не должен прятаться в темных углах. Взял, что хотел, и ушел, издевательски хохоча. Таковы факты, и их невозможно было порубить, исхлестать или исколоть. Несмотря на это, нож оставался единственным, спокойным и верным другом. Достаточно было сунуть руку в карман, подцепить большим пальцем стальной язычок, перевернуть вперед и прижать, и солидная, выгнутая ложбинка закаленной стали выбрасывала в бок массивное острие. Всегда. Сколько бы раз ни требовалось это для защиты, он мог на нее рассчитывать.
Одновременно он заметил, что тоскует по Веронике. И если на него находили сексуальные фантазии, он видел ее несколько большие сине-фиалковые глаза, черные брови, губы, всегда слегка сомкнутые, как для поцелуя, и этот неуловимый, но странно знакомый блеск, прячущийся под веками и на изгибе ее орлиного носа. Ему снились ее ладони, грудь и стопы. Он жадно ловил ноздрями всякий запах, похожий на запах ее духов. Он оборачивался на чернобровых брюнеток с лохматыми, растрепанными волосами.
Он помнил каждое сказанное ею слово, каждое движение маленьких пухлых губ. Помнил, как она ходила и как сидела. Помнил ее ладони и колени. Помнил, хоть и не хотел этого. Беспрестанно. Каждую секунду.
А когда просыпался, на обратной стороне век явственно видел отпечаток ее удлиненного лица, чувствовал прикосновение ее языка на своих губах, молочно-пряный запах ее дыхания и ощущал, как ее невероятно длинные бедра сжимают его ноги.
И тосковал. Тосковал так сильно и так болезненно, что ему даже трудно было в это поверить. Тосковал как кто-то, обреченный на вечную разлуку, на пустоту, печаль и мрак. Когда он услышал тот же отрывок, который играл тогда в баре, то вынужден был спешно выйти из комнаты, поняв, что глаза полны слез. День за днем изо всех сил старался не звонить ей. Не набирать цифры ее номера, который был пятном выжжен в его мозгу.
В нормальной ситуации он признался бы себе, что влюблен. Но телефон ее не отвечал, а Януш не мог выносить висящую в воздухе потерю жены. Он не представлял себе жизни в параллельном мире, в котором они друг другу чужие люди. «А, это моя бывшая жена. Как там ее зовут?..» Мир мог быть нормальным только тогда, когда у них была одна жизнь. Только тогда все было на своем месте. Мимолетные мечты о жизни рядом с Вероникой ограничивались сексуальным влечением. Кроме этого все тьма. Он не мог представить себе Рождество в ее обществе. Пытался, но видел только какую-то нечеткую фигуру и пустоту. В союзе с Вероникой мог себе представить только секс. Если что-то пытался планировать, рефлекторно думал или о Сильвии, или об одиночестве. Но одновременно тосковал по обеим женщинам и не был ни с одной. Януш — двуличный человек. Он разорвался пополам. Черное и белое. Он удивлялся тому, что еще не сошел с ума.
* * *
Как-то вечером, сидя на кухне своего друга, глядя на луч, преломляющийся на рюмке, Януш понял, что даже не в состоянии никому ничего рассказать. Заставить другого человека смотреть на мир твоими глазами — это как объяснять устройство вертолета бушмену. Вертолет перед ним, вот он, пожалуйста, только непонятный, как сфинкс. Понимание его работы требует понимания работы тысячи частей, из которых каждая находится вне опыта бушмена. Таким образом, вся лекция разваливается, как мозаика, составленная из миллиона деталей, из которых каждая остается тайной.
Иоанна, счастливая обладательница новой обустроенной квартиры-студии, недавняя супруга Гжеся, сидела, опершись спиной о стену в нише на кухне, и крутила в руках рюмку. Гжеся не было. Януш почти не знал ее. Он видел их вместе несколько раз и знал о ней то, что рассказывал ему Гжегож. Она не курила, не пила крепких напитков, была горячей сторонницей здорового образа жизни, крайне терпима ко всем странностям кроме того, что в ее глазах было неправильным, и начинающей феминисткой. Януш никогда не был в состоянии понять, что Гжегож в ней нашел.
Когда она открыла ему дверь, глухим голосом сказала, что Гжеся нет, и решительно попросила, чтобы он все же вошел, он остолбенел.
А сейчас, подвернув худые бледные стопы на сиденье табурета, она сидела с противоположной стороны стола, одетая в не особо опрятный красный спортивный костюм, в дрожащих пальцах держала его сигарету и пила водку рюмка за рюмкой.
— Три недели замужества, — глухо произнесла она. — Даже медовый месяц не прошел. Это, наверное, рекорд, правда?
Он не ответил, лишь вопросительно поднял бровь. Понятия не имел, ни что происходит, ни как ему себя вести.
— До нашего брака у него бывали приключения, — продолжала она, глядя на водку в рюмке. — Даже когда мы были вместе, он всегда возвращался. Возвращался! Но никогда не уходил навсегда. Просто ему нужно было иногда что-то на стороне. Я никогда не могла этого. Терпеть терпела, потому что это бывало редко, и он возвращался. Но на этот раз случилось что-то совсем другое.
Она опрокинула стопку так профессионально и отчаянно, словно моряк, потом затянулась сигаретой, отломала кусок охотничьей колбасы и откусила. И в одну секунду перечеркнула все, чем была в глазах Януша.
— Он вернется, — осторожно и примирительно произнес Януш. Она издевательски фыркнула.
— Это не обычный уход налево. Он вел себя так, словно его поразил гром. Мы были в отъезде. Его фирма организовывала какую-то общую встречу. Похоже, он там встретил женщину своей мечты. Я ее даже не заметила. Господи, я думала, что знаю его, а он вел себя так, словно слетел с катушек. Как загипнотизированный. Кажется, я даже с ней разговаривала, но ничего не помню. Не могу даже сказать, какого цвета у нее волосы. — Иоанна налила им обоим еще водки и снова фыркнула. — Я не могу даже сказать, была ли в том месте какая-то женщина.
«Я видел мужчину, — подумал Януш, — но никто, кроме меня, его не заметил».
— Я хотела найти эту суку, не знаю зачем. Чтобы заставить ее отдать мужа? Но это уже не мой муж. Это то, что высосали и отравили. Он не вел себя так никогда. Ничего не взял. Ни свои книжки, ни даже сменное белье. Черт возьми, даже эта квартира, она ведь его! Ее купили ему родители перед тем, как мы поженились. Даже зубную щетку не взял. Взял только свой чертов меч. На кой черт ему копия японского меча, если у него нет даже рубашки?!
«Потому что он уже не вернется», — подумал Януш. Потому что все остальное можно воссоздать. Он хочет иметь новую