увязал в идиотских доводах, пытаясь напомнить ей прежние заявления, когда она говорила что-то другое, словно в любой момент нельзя поменять мнение на сто восемьдесят градусов. Он проводил логический разбор предложений, которые она выкрикивала, и пытался указать на ее ошибки или на то, в чем она неправильно его поняла. Он доказывал, что ничего такого не говорил или что имел в виду совсем другое.
Это было ужасно. Напоминало схватку между худым четырнадцатилетним подростком и подготовленным к ведению боя коммандос. Без усилий в середине фразы она меняла тему, перевирая все. Когда он прижимал ее к стене, лгала не моргнув глазом. Когда ей хотелось, впадала в бешенство. Когда хотела, ему становилось стыдно и ее жалко. Вытаскивала какие-то мелочи из прошлого, раздувая их до международного масштаба. И все время знала, куда надо бить, чтобы действительно было больно.
Он окончательно терял хладнокровие и орал на нее, как сумасшедший павлин. В каком-то бешенстве, вызванном наивным чувством несправедливости, разломал кулаком кухонный шкафчик. Потому что ему казалось, что есть вещи, которые нельзя говорить близкому человеку.
А потом ходил целыми днями больной, уставший, с надорванной душой. Ужаснее всего было то, что затяжная война оставляла за собой пепелища, которые невозможно восстановить, и раны, которые не хотели заживать. Все рушилось, валилось, рассыпалось и летело в тартарары. Он чувствовал, что они идут по дорогам, с которых нет пути назад.
Приглашение на студенческую вечеринку он принял как раз в таком состоянии, не очень понимая, что делает. Ему нужно было развеяться, а отношения между студентами и преподавателями кафедры традиционно были довольно свободными. Обращаться к молодому преподавателю по имени не было чем-то необычным, вечера с пивом во время выездной практики проходили громко и весело при полном взаимопонимании, случались даже короткие романы, и это тоже обычно не вызывало скандалов.
Но в таком душевном настрое ему нужно было позаботиться о безопасной компании. Последнее, чего ему хотелось, выставить себя идиотом перед студенческой бандой. Януш знал об этом, но не очень мог сопротивляться их молодости, беззаботному гулянью в общежитии и собственным воспоминаниям.
И пошел. Но все было не так, как в его время. Не было песен, гитары, самогона, военного положения. Не было безрассудства и выпивки из горлышка. Были чипсы, пластиковые стаканчики, рэп из магнитофона, перезвон сотовых телефонов. Были дикие девушки, без стеснения называемые «телками», и парни в костюмах, планирующие свое будущее в фирмах и «инвестирующие в образование».
К счастью, был еще студент Биба. Студент Биба казался живым ископаемым из восьмидесятых годов. Чем-то вроде рыбы латимерии. Во время студенчества Януша таких, как Биба, было множество. Они годами учились на одном курсе, находили всякие граничащие с магией способы, чтобы остаться в вузе, как правило намного старше своих однокурсников, пережидали армию, жили попойками и посиделками, заваливали экзамены и неизменно появлялись из года в год, неизменные и неуничтожимые, как каменные дольмены. А сейчас пришло новое время, глобализация, бизнес, управление человеческими ресурсами, и вечные студенты искоренились. Их истребили платой за не сданные экзамены, насильственными амбициями, конкуренцией и стремлением к успеху.
Уцелел лишь последний из могикан — студент Биба. Похоже, он был богат, потому что смеялся над платой за обучение. С другой стороны, он вечно был без гроша. Появлялся на тусовках со своей гитарой в руке, пил, как прорва, снимал девушек мрачным очарованием изгоя, а когда пел на восьмом этаже общежития, снизу приходила вахтерша и просила вести себя потише. Вечеринка с участием Бибы гарантировала вызов наряда полиции.
Кто его знает, сколько было ему лет. Бородатые длинноволосые типы возраста не имеют, но если бы оказалось, что сорок пять, Януш бы не удивился.
Совсем другое дело остальные гости. Как каждому, кто работает с молодыми людьми, Янушу были привычны их розовые или прыщавые лица, пробивающаяся растительность на лице и молодой, горящий оптимизмом взгляд. Но сегодня они для него были всего-навсего детьми. Он понятия не имел, что тут делает.
Януш сидел на неудобном диване с пластиковым стаканчиком в руке, куда была налита водка, потому что он отказался смешивать ее с апельсиновым соком. Он просто чувствовал, как спирт вступает в реакцию с пластиковым стаканчиком, образуя сложные полициклические соединения, перенасыщенные формальдегидами и высокореактивными атомами водорода и карбанионами, которые в лучшем случае через минуту продырявят стаканчик, а в худшем — его кишечник. Над головой провозглашались разнообразные жизненные философии, от которых хотелось плакать, обсуждались достоинства некоторых моделей телефонов, фирм, в которых уже вот-вот начнут делать карьеру.
Можно было закурить на выходящем из коридора балконе, закрытом серой стальной сеткой, наверное затем, чтобы никто не выпрыгнул после экзаменационной сессии.
Януш надеялся, что застанет интересную часть вечеринки, которая всегда концентрировалась то на кухне, то на балконе или прямо в ванной. Но вместо этого встретил только студента Бибу, который грустно всматривался в темноту и вертел в пальцах окурок, распространяющий запах горящих лугов.
— Курнете? — спросил Биба странным медлительным голосом.
— Никогда в жизни, — заверил его Януш. — Мне достаточно собственных пагубных привычек.
— Но ведь на мир невозможно смотреть на трезвую голову, — заметил Биба.
— Так напейся как следует.
— Я не могу выпить столько водяры, — признался глухим голосом Биба. — У меня на этой неделе еще четыре вечеринки.
В его голосе звучала усталость, как у человека, которому предстоит исполнить тяжелую и неблагодарную работу. Он стал медленно перечислять, загибая пальцы:
— Именины Фенола, потом конец сезона в «Клипере», потом новоселье Муравьихи и Кефира, потом…
— Тяжелая у тебя жизнь, — сказал Януш и глотнул водки, которая явно имела привкус полифенола этила. Он еще не был пьян, но чувствовал, что становится излишне разговорчивым, что у него деревенеют щеки и разваливающаяся семья становится грустным теоретическим явлением, на которое можно посмотреть отстраненно. Наверняка это следствие полифенолов. Самое время сказать — стоп.
Повисла тишина. Скорая, мчащаяся к ближайшей больнице, заходилась истерическим визгом.
— С меня уже довольно. Это дурость, правда? — снова заговорил Биба. — Но я вынужден ходить. Я хочу найти его.
— Кого?
— Братана, который приходит на разные вечеринки, хоть никто его не знает. А потом никто не помнит, что вообще кто-то подобный приходил. Но он приходит и приходит, и уводит девчонок. Не знаю, как это происходит, но они потом как обкуренные. С ума по нему сходят, ищут его, плачут, стонут, слабеют, у них идет кровь из носа, а потом в один прекрасный день они пропадают.
— Уходят?
— Пропадают. Ба-бах! И нету! Можешь их искать, расспрашивать — как камень в воду. Телка, которая тебя оставляет,