приоткрытым устам черноглазой русалки, по блестящим от масла бедрам. Ему хотелось быть кем-то другим, быть где-то там.
Он посмотрел на свое лицо в зеркале за рядами бутылок и выпустил в ту сторону облако дыма.
— Потому что это была дрянная женщина, — произнес он голосом Линды [8], приглушенно, в нос. Склонил голову и некоторое время играл подстаканником, чувствуя, как в горле нарастает каменный шар,
а по спине бегут мурашки. Он сделал глоток сока и понял, что окурок в пальцах начинает дрожать. Кто как, а генетик не должен курить. Только в данный момент его это вообще не касалось.
Скрипнула дверь в туалет. Он посмотрел в ту сторону, но увидел только какую-то высокую брюнетку с взъерошенными волосами, стянутыми в неаккуратный конский хвост, с длинными ногами и в короткой черной юбке. Такой короткой, что та едва виднелась из-под жакета. Ее красота была неоспорима — решительная, как удар в лицо.
Он отвернулся к своему стакану и к плакату. Снова посмотрел в орехового цвета глаза малазийки и понял, что обе девушки идентичны. Или во всяком случае обманчиво похожи. Тот же невинный и капризный рисунок губ, такие же бесстыдные огоньки, спрятанные под густыми ресницами, похожая форма бровей. Только прическа другая.
Брюнетка прошла за ним, а потом он мог видеть только ее затылок. Впрочем, черт возьми, что за разница! Может, это модель, а плакат сделали в Польше. Какая разница? Януш почувствовал, как забилось его сердце. Абсолютно без причины.
А может, он съехал с рельсов? Кого, повторюсь, это касается? Он взглянул на бармена и заказал стопку водки. Ну, максимум, его лишат прав. Какая разница, ведь у него и так не было машины.
— Все-таки ты пришел, — услышал он за спиной теплый женский голос. Кто-то обнял его сзади, теплые женские ладони коснулись щек, а потом девушка поцеловала его в губы. Это не было дружеское прикосновение, которым, как печатью, целуют знакомых, а глубокий и страстный поцелуй. Он бездумно ответил ей, незнакомка крутила головой, их губы соприкасались, она сунула ему язык в рот, он понял, что обнимает ее за талию, что гладит по спине. Запах ее духов окутал его пряным тропическим облаком.
А потом она открыла глаза. Большие, влажные, с бесстыжими огоньками, горящими под покровом густых ресниц, но не черных, как он думал, а фиалковых. Он еще никогда таких не видел. Они были почти фиолетовые, с темными ободками.
Она отскочила от него, касаясь губ пальцами обеих ладоней и внезапно краснея. Прямо присела от впечатления.
«Сейчас заедет мне в морду пепельницей», — очень спокойно подумал Януш.
— О боже, — воскликнула она приглушенным голосом. Он все еще ощущал вкус ее дыхания. Приятный, какой-то молочный. Чувствовал на губах ускользающий след поцелуя.
— Боже! — она внезапно вытянула ладони и коснулась его щек, словно опасаясь, что испортила ему лицо, и сразу же отпрянула. — Я очень извиняюсь! Я думала… О боже! Вы так похожи… — Она нервно поправила на нем рубашку и в одну секунду сделала множество осторожных сумбурных движений: коснулась его щек, своих губ. Легко сжала его ладонь, а потом внезапно убрала руку, словно обожгла пальцы.
— Господи, как это глупо! Я правда не знаю, что мне сделать. Простите меня. Господи, скажите же что-нибудь! Я выгляжу как идиотка!
— Ничего не произошло, — соврал он. Ничего не произошло, как же! Просто сделай так еще двадцать раз. Это все происходит не взаправду.
— Не взаправду. — На этот раз он коснулся ее руки. — Это просто ошибка. Не переживайте. Мне жаль, что это не я. Не беспокойтесь. Он сейчас придет.
Ситуация для слабых духом. Недостает только шляпы, дождя и аэропорта фоном. «Всегда верный», да? А как там твоя жена?
Она посмотрела куда-то в сторону.
— Нет, не придет. Потому я так и обрадовалась. Я думала… не знаю, о чем я думала. Извините, — она снова сжала его руку, — вы наверняка кого-то ждете.
— Нет, не жду, — ответил он, чувствуя, как стучит сердце. Он уже, наверное, и не помнил, как это бывает. Или — или. Теперь!
— Вы выпьете со мной кофе?
Она закрыла губы и нос молитвенно сложенными руками, с сожалением глядя из-под растрепанной челки. «Фифа», — подумал он.
— И вы хотите пить кофе с идиоткой?
— Я хочу пить кофе с вами, — улыбнулся он. Не имел понятия, зачем это делает. Его оторопевший разум молчал. Он никогда не ходил налево. С того момента, как встретил Сильвию, Януш ни за кем не приударял. До недавнего времени он был уверен, что так будет всегда.
Они сели возле окна, в уютном уголке за колонной. Януш вынул зажигалку и зажег фитиль стеклянной масляной лампы, такой, как та, которая светила его жене и тому. Ему даже думать об этом не хотелось.
Он вздрогнул, словно это воспоминание обожгло его.
Девушка села напротив, глядя на него с явным одобрением. Как будто действительно хотела сидеть с ним, а не просто считала, что должна. Как будто не была поразительно красива и не была предметом желания всех мужчин вокруг.
Она вынула из кармана жакета пачку тонких дамских сигарет, и он оценил это с одобрением. В трудные времена преследований курильщики чувствовали подсознательную солидарность. Он во всяком случае мог быть уверен, что она не станет его поучать, мерить неодобрительным взглядом, жаловаться и выгонять на балкон.
Она опять смотрела тем обезоруживающим взглядом серны, из-подо лба, но с игривыми искорками на дне вересковых глаз.
— Со мной никогда ничего подобного не случалось, — призналась она. — Я на самом деле не бросаюсь на людей таким образом.
— Это ничего, — успокоил он ее. — Я как-то с разгона поцеловал руку шведского профессора. Такое запросто случается.
Она приветливо рассмеялась, наклонив голову. Увидев официанта, вытянула вперед руку и прижала ладонь Януша к столу.
— Плачý я, — произнесла тихо, но с нажимом. Заказала кофе и виски для Януша, а себе «пина коладу». Не желала слушать возражений.
По-прежнему смотрела с лукавым сожалением.
— Я бог знает что сделала, — произнесла она тихо, глядя прямо ему в глаза, — но это было очень приятно.
Януш почувствовал, что она растопила его душу. В солнечном сплетении стало тепло. Он улыбнулся, думая, что его куда-то неодолимо влечет, но с этим ничего невозможно поделать. Он понимал, что-то не так, но мысль билась слабо. Он плыл по течению.
— Меня зовут Вероника, — сказала она. — После всего этого мы не можем обращаться друг к другу на «вы».
— Ты здесь одна?
— Я не могла сидеть дома, — грустно произнесла она. — Ждала бы звонка,