которого бы не было. Что позовет тот, кто использовал меня как игрушку. Это унизительно.
— Ты приняла меня за него?
— Мне неловко. Но не потому, что я так обрадовалась, увидев эту мразь, то есть я думала, что это он, и не потому, что поцеловала тебя. Я должна стыдиться этого, но не стыжусь. Вы совсем не похожи. То есть, может, немного внешне, но он бы так не оделся. Ты выглядишь как парень, а он как кукла. Он страшный сноб. Боже, что я несу! — Она глотнула коктейль и тихо произнесла: — Извини. Я не хотела. Я становлюсь надоедливой.
— Нет, — возразил он. — Говори, если хочешь.
— Это скучно, и я не хочу об этом думать. Лучше скажи, почему ты такой грустный.
Ну, вот сейчас мы расстанемся, подумал он. И рассказал ей, почему он такой грустный.
А когда говорил, она взяла его ладонь и приподняла ее. Касание ее пальца было полно электричества и невероятно приятно. А потом она раскрыла губы и поцеловала его мизинец. Все было как будто не на самом деле.
— Я не девка, — произнесла она. — Я не хочу, чтобы ты так обо мне думал. Я никогда себя так не веду. Просто не могу удержаться. Это меня поражает. Ты страшно на меня действуешь, я не знаю почему, просто мы словно созданы друг для друга. Мы встретились именно сегодня, оба отверженные, оскорбленные, одинокие… и этот поцелуй. — Она положила щеку на его ладонь и легко коснулась ее губами. — Я все еще чувствую его. Между нами что-то есть. Не знаю что. Но что-то исключительное. Пожалуйста, не отстраняй руку. Разреши мне так сидеть. Господи, я даже не знаю, кто ты. Что со мной происходит?
Сейчас она начнет плакать, в панике подумал он, и тогда рухнут все барьеры. Она была прекрасна. Так невероятно, неестественно красива, что, глядя на нее, он чувствовал боль и печаль. Она казалась эфемерной и мимолетной, как снежинка. Как представительница другого вида. Если она начнет плакать, то и в нем что-то лопнет. Януш начнет прижимать ее к себе, целовать, а после не сможет перестать. Останется с ней до конца, и к черту Сильвию, к черту весь мир. Это происходит не взаправду.
Повисла тишина, но в этом молчании не было смущения. Они молчали как пара близких друзей. Вероника прижималась к его ладони, он легонько гладил пальцем ее мягкую персиковую щеку. Капли дождя катились по затемненным стеклам. Они разговаривали о своих пристрастиях, рассказывали грустные истории. Где-то у бара звучал диск Коэна. Януш плыл в этом настроении и был не в состоянии собраться с мыслями, обдумать то, что он сейчас делает. Заводит себе любовницу? И что дальше? Где его цыганская девушка? Что будет с ним дальше? Это его не касалось. Проблемы существовали по-прежнему, но словно приглушенно, как боль, подавленная сильной дозой опиума. Пожар по-прежнему бушевал, но за толстой стеной.
Видимо, прошел час, и настроение стало словно плотнее. Столик был слишком широкий, чтобы им вдруг начать целоваться, но за руки они держались уже все время. Ее длинная нога свободно опиралась о его ногу. Они угощали друг друга своими коктейлями и пирожными, в густом от феромонов воздухе висел бездумный инстинктивный секс.
Она соглашалась на все, что он предлагал, огонь ли или какой-то напиток, у Януша было чувство, что все уже случилось. Когда она наклонялась вперед и в декольте виднелась матовая гладкая грудь, кроме желания он чувствовал приятное ощущение собственности, словно она уже принадлежала ему, достаточно было только протянуть руку.
Его спас Марек Окраса, который откуда ни возьмись появился возле их столика. Януш вскочил, красный как маков цвет, бормотал что-то о каких-то кузинах, начал неловко здороваться и их знакомить, но приятель не задержался долго. Он вел себя странно. Во-первых, произнес: «Хэллоу, бойз», но, возможно, это была шутка. Потом поздоровался с Вероникой со своей обычной в таких случаях подчеркнутой вежливостью, а затем абсолютно ее проигнорировал. Перебросился с Янушем парой-тройкой банальных фраз и отошел. Это казалось странным. Они были близкими знакомыми. Действительно близкими. Может, не закадычными друзьями, но их роднило море совместно выпитого пива и долгие доверительные разговоры. В такой нетипичной ситуации, как встреча Януша с чужой девушкой в баре, да к тому же с девушкой экстра-класса, он бы определенно каким-нибудь образом отреагировал. Вероятнее всего, полным недоумением. С другой стороны, может, он чем-то озабочен. Окраса вообще не был силен в проявлении чувств. Януш знал, что Сильвия не выносила его, и, похоже, это было взаимно. Может, он обрадовался тому, что увидел, но полное отсутствие всепонимающих взглядов, жестов и похлопываний типа «В тихом омуте…» было во всяком случае непонятным.
Тем не менее волшебство развеялось. Отчаянное настроение, бездумно толкающее его по течению событий, сменилось глубоким досадным ощущением, что происходит нечто совершенно неправильное.
Януш совсем не знал ее. Может, она была сумасшедшая или во что-то его втягивала. Где время, чтобы узнать друг друга, где границы личности? Он видел ее, и этого было достаточно для того, чтобы все ее действия казались ему интересными, притягательными и единственными в своем роде. Ему было достаточно ее внешнего проявления. Это поразило его. Янушу всегда казалось, что он в каком-то смысле исключителен. Он был убежден в своем принципе моногамности и верил, что не в состоянии лечь в постель с другой женщиной. Сначала девушку узнаешь, потом начинаешь ее любить, потом, вероятно, можно нарушить границы интимности и перейти к темной, влажной стране узнавания запаха ее кожи, слюны, к осязанию ее шелкового тела, проникновению в самые интимные уголки. Только тогда. Только тогда, когда имеешь смелость заглянуть за занавеску, за которой находится обнаженная женщина. Без макияжа, с опухшим от слез лицом, потная, растрепанная. Узнать последнюю тайну женщины — ее обнаженное лицо без маски. Узнать и восхититься ею. Так он считал. Знал, что в этом он чудак. Но не мог иначе и потому гордился собой. До сегодняшнего дня.
Сегодня он сидел в баре напротив абсолютно чужой женщины и делал именно то, на что, казалось, был неспособен. Он утопал в новой знакомой, ничего о ней не зная, и это ему абсолютно не мешало. Это его не касалось. Весь прежний мир летел в тартарары, и вставал рассвет нового, в котором не было никаких правил и все было можно, пусть оно удивляло, поражало и пугало неизвестностью.
Стало уже поздно. Середина дня сменилась ранним вечером, той порой дня, которая минует быстрее всего. Время возвращаться домой,